Гордею, если честно, было немного стыдно за это и он искренне надеялся, что кофейню она открыть не успеет. Просто у всех жены, как жены. У кого-то домашними делами занимаются, в салоны красоты ходят да в благотворительных вечерах участвуют. У кого-то юристы, адвокаты, политики, в конце концов. А у него повар-кондитер? Засмеют ведь, не поймут такого увлечения.
Ничем вас порадовать, к сожалению, не могу, ответил Никита. И я вас уже просил хотя бы предупреждать о своем визите и не приезжать спонтанно. Я могу быть на операции, на приеме.
Мне много времени не нужно. Пять-семь минут, вы же уходите на перерывы?
Врач посмотрел на него как-то по-другому. Из полуопущенных бровей, нахмуренно и недовольно. А еще словно с интересом.
Он будто что-то знал, чего не знал Гордей и это неимоверно бесило. Никита вообще ему не нравился.
Своей надменностью, вечной типа занятостью, хотя сколько Гордей не приходил, врач всегда был в кабинете без пациентов. А в дни, когда у Никиты, по его же словам, были операции, Гордей так и вовсе ни разу не попадал. Но Сабуров, по отзывам, лучший врач-онколог. Так что выбора не было, приходилось терпеть его заскоки.
И что, совсем ничего нельзя сделать?
Доктор тяжко вздохнул, покрутил между пальцев карандаш и ответил тем самым тоном, которым отвечает наверняка всем пациентам и их родственникам.
К сожалению, медицина не всесильна. Мы делаем все возможное, но как я и сказал ранее, мы не можем помочь, только облегчить состояние вашей жены.
И никакие операции ей не помогут? Может, за границей. У нас есть деньги, вы только скажите, экспериментальные методики, новые препараты.
Скажите, Гордей, вы правда хотите вылечить вашу жену?
Вопрос застал его врасплох. Гордей едва не поперхнулся от возмущения. Это что же получалось, его подозревали в неискренности?
Что?!
Голос подвел, выдал легкое волнение и страх, что Никита мог видеть его с Лизой. Но где? Гордей четко следил за собой и за тем, где именно встречается с Лизой. Ни в какие рестораны с ней или отели они не ходили.
Встречались или на съемной посуточной квартире в одном из отдаленных районе города или, вот, у него сегодня.
Но это было исключением. Гордей знал, что жена не приедет и потерял бдительность.
Зря, как оказалось. Не отвлеки ее подруга, она бы лично застала их с Лизой.
Еще и в их общей кровати.
Вы о чем это, Никита Львович? Хотите сказать, я желаю смерти своей жене?
На него смотрели с удивлением и явной заинтересованностью. Поерзав на диване, резко ставшим неудобным, Гордей чуть подался вперед. Он ждал и боялся услышать ответ одновременно.
Я уже говорил с вами, Гордей. Если мы начнем экспериментировать, то можем лишь ускорить смерть Елены.
Но ведь есть шанс?
Он слишком крохотный. Менее пятидесяти
процентов. Поймите, ее случай неоперабельный, опухоль распространена на большом участке мозга.
Гордей кивал, слушая то, что уже и так знал. Ему просто нужно было убедиться, понять, что выхода действительно нет, что ни одна операция, даже экспериментальная, если Лена на нее пойдет, не поможет. Она не хочет, отказалась пробовать, но вдруг
Эти мысли не давали ему покоя. Он столько натворил, столько сделал, что если вдруг Лена чудом выздоровеет, вся его жизнь, годами выстроенная репутация, рухнет, как карточный домик.
Он не желал смерти жена и искренне хотел бы, чтобы она смогла излечиться, но вместе с тем он не понимал, как должен действовать, если это случится.
Устало потерев переносицу, уронил голову на руки. Не сдержался. Путаница в его жизни не давала покоя. Лена, дети, Лиза, взявшаяся словно ниоткуда как раз тогда, когда он нуждался в поддержке.
Все, что вы можете быть рядом с ней сейчас.
С кем?
С вашей женой, терпеливо ответил Никита.
Гордей поджал губы и поднялся со своего места. Пора было уходить. Он так сильно запутался, что даже не заметил, как едва не проговорился.
Мне пора, произнес он, подойдя к столу и протянув руку доктору на прощание.
Никита подал свою в ответ как-то нехотя, будто брезговал.
И всю дорогу до своего автомобиля Гордей думал о том, как какой-то врачишка вообще посмел так пренебрежительно к нему отнести. Еще и тон его безразличный.
Внутри все кипело, когда он садился в машину. Так что когда зазвонил телефон, гаркнул в трубку, не глядя, кто звонил.
Горя выдохнула Лиза в трубку. Что-то случилось?
Он выдохнул. Тяжело, с шумом. Как делал всегда, когда ему было плохо, а потом появлялся кто-то, кто делал его день лучше. Почти двадцать лет этим кем-то была Лена. Она была для него лучиком света в непроглядной тьме. Когда у них не было денег, она всегда его подбадривала, когда не было возможностей подстегивала искать новые пути.
Они всегда шли рука об руку. Даже будучи беременной она никогда не опускала руки и не жаловалась, а ведь вспомнить им было что. Трущобы, в которых они жили, мало подходили для будущей семьи с ребенком, но она никогда не жаловалась. Всегда искала позитивное, радовалась любой мелочи и всегда указывала Гордею путь.
Теперь же
Она словно угасла. В ней больше не было прежнего огонька, не было той зажигалки-Лены, готовой на все. Она повзрослела, поумнела, стала ценить комфорт и деньги, начала увлекаться этой своей выпечкой, которую Гордей терпеть не мог. У него повышался сахар только при упоминании ее кофейни, а уж когда она пыталась угостить чем-то его или, что еще хуже, кого-то из его знакомых, его так и вовсе начинало трясти от возмущения.