Майер Кристина - Не буду второй

Не буду второй Кристина Майер

Пролог

Кутаясь в теплый плед, спускаюсь на кухню. На дворе сырая осень, а мы до сих пор не включили отопление. По позолоченным стенам расползается плесень, мама каждый день сокрушается о её вреде, но продолжает экономить на коммунальных услугах. Последние три года мы экономим не только на коммуналке, мы экономим на всем!

После смерти отца заниматься бизнесом стало некому. Когда-то огромная империя Алибековых, о которой так любит вспоминать мама, расхищается кучкой жуликов. Я не сомневаюсь, что годовые отчеты, в которых компания приносит лишь убытки, не соответствуют действительности. Советовала маме нанять независимого аудитора.

Где мы возьмем деньги?! швырнула мама в раковину половник. Ты хоть представляешь, сколько это будет стоить?! накричала на меня. Больше я не лезу к ней с предложениями.

Мама и раньше не отличалась добрым нравом, а за последние три года превратилась в злобную ведьму. Нет больше подруг, СПА-процедур, салонов красоты, походов по бутикам, что делало ее чуть более счастливой и доброй. Мы перестали общаться, интересоваться проблемами и переживаниями друг друга. Я стараюсь максимально редко пересекаться с ней, что сложно сделать, ведь мы живем в одном доме.

Заметив, что в кухне горит свет, вытягиваюсь на цыпочках и тихонько крадусь назад к лестнице.

Самира! подпрыгиваю от грозного голоса мамы. Может, проигнорировать? А если начнет кричать? Самира, иди сюда!

Тяжело вздохнув, возвращаюсь на кухню.

Прячешься от меня? налетает, как только я оказываюсь на пороге. Злая и раздраженная: брови хмуро сведены, поджаты губы, нервно раздуваются крылья носа.

Нет, негромко. Я так устала оправдываться, слушать крики, терпеть оскорбления

Садись, ешь! кивает в сторону стола.

Как же тяжело жить в постоянном негативе. Аппетит пропал, но сказать об этом маме навлечь на свою голову очередной скандал.

Бурча под нос, наливает мне суп с вермишелью. Ставит передо мной полную тарелку, кладет два кусочка хлеба на салфетку. Боится, что я поправлюсь и потеряю спрос на рынке невест. Не теряет надежды пристроить меня в «богатый дом», чтобы выправить «наше» положение. Я готова рассказать всем потенциальным женихам о нашем бедственном положении, лишь бы не выходить замуж по расчету, но, если я так поступлю, мама меня убьет.

Доедай и дедушку покорми, приказывает родительница. Сжав зубы, проглатываю возражения, готовые сорваться с губ. Ставит тарелку для себя.

«Я обязана помогать, напоминаю себе. Маме тяжело тянуть весь дом и больного старика».

Дедушка не самый приятный пациент. Когда у него поднимается давление, дом напоминает отделение психиатрической больницы. Он кричит нечеловеческим голосом, бьет себя по голове, пытается встать с постели. А сколько раз в нас летели тарелки с едой? Сколько раз приходилось выслушивать проклятья? Его поток брани сложно разобрать, но общий смысл угадать легко.

Год назад пришлось уволить профессиональную сиделку, которая смотрела за ним, кормила, купала, меняла памперсы и белье. Теперь все заботы о больном легли на наши хрупкие плечи. Я принимаю это со смирением, мама выходит из себя.

Никогда не думала, что мне придется убирать говно под свекром! обычно возмущается она на весь первый этаж после того, как выносит памперс.

Погружаясь в невеселые мысли, отвлекаюсь от еды, но мама тут же возвращает меня в реальность.

Доедай, указывает на тарелку. Не хочу, но возразить не решаюсь. Молча впихиваю в себя невкусный суп. То ли мама разучилась готовить, то ли никогда не умела, а положение спасали нормальные продукты и специи, на которые у нас теперь нет денег.

Я пойду кормить дедушку, забираю со столешницы тарелку с чуть остывшим, измельченным в блендере супом.

Скоро приедут твои братья, смотри не усни, строго предупреждает она. Для любой мамы возвращение сыновей радость, но губы нашей родительницы забыли, как надо улыбаться. Я не помню ее счастливой.

Не усну, выходя из кухни.

Поднимаюсь в комнату дедушки, стучусь, хотя смысла в этом нет. В спальне чисто, мы постоянно убираем, мама открывает окна для проветривания в любую погоду. Подхожу к кровати, дед лежит с закрытыми глазами. Где тот сильный крупный мужчина, который вселял в нас страх? Передо мной сломленный худой старик, который хватается за эту жизнь только из-за природного упрямства. Первые два года, пока у нас ещё оставались кое-какие

сбережения и драгоценности, с ним регулярно занимались специалисты. К деду частично вернулась речь, он научился сидеть и даже двигать правой стороной тела, но кроме нас с мамой об этом не знал никто. Боясь, что его могут вернуть в тюрьму, он ото всех скрывал улучшения.

Ставлю тарелку на прикроватную тумбочку, придвигаю стул к кровати.

Дедушка, тронув за руку, бужу, чтобы покормить.

Уы-ди, отдергивая раздраженно руку, нечетко произносит он.

Тебе нужно поесть, говорю мягким голосом, напоминаю себе о терпении. Дед все-таки родной человек.

В детстве он меня баловал: давал деньги на дорогие подарки, разрешал заходить в кабинет, где для меня были припрятаны сладости. Я играла на диване, а он работал. Странно, но я не чувствовала любви, не было в наших отношениях эмоциональной привязки. Все как-то сухо, скупо, поверхностно. Если сравнивать с Дианой моей двоюродной сестрой, то да, наверное, меня он любил, потому что к ней в этом доме относились откровенно плохо.