Отношения между двумя половинами человечества не улучшились, а усложнились: раскрепощение вовсе не синоним спокойствия. Проще эти отношения не стали, зато хотя бы стали интереснее, поскольку в противоборство входят две равные (почти что) силы. Нет никакой уверенности в том, что мужчины и женщины, благодаря определенным уступкам и законам, смогут помириться и строить гармоничную жизнь на основе республиканских принципов; разделение функций, неизбежная анатомическая данность, профессиональное неравенство не позволят достичь этого идиллического согласия. Сексизм, сколько ни преследуй его по закону, не исчезнет: каждый из двух полов остается непостижимым для другого, не настолько отличным от него и не настолько близким, как думается; вечно пугающим и вечно восхищающим. Из-за чего любой союз ведет к парадоксальному сплетению страха и влечения. Сегодня так же, как вчера, отношения между мужчинами и женщинами сотканы из прописных истин, в равной степени справедливых и опровергнутых, которые составляют арсенал как взаимной враждебности, так и взаимной тяги. Мы не доживем до конца распри между полами (и между меньшинствами), но в наших силах не давать ей перерасти в вечную битву и сдерживать фанатиков с обеих сторон. Невзирая на нарочитую глухоту и неприятные инциденты, надо всеми силами сохранять ту атмосферу дружбы в любви и эротике, которое отличает Европу как высокоцивилизованное сообщество.
Новое неприятие сексуальности симптом аллергии на другого. Перестать любить и вожделеть, исчерпать до дна волшебный двойной источник, который питает наше существование, было бы настоящей трагедией. Противоположность либидо не воздержание, а усталость от жизни.
Глава 3. Сидеть на месте?
все это существенно, важно и необходимо; без этих прерывающих будничную волынку антрактов наша жизнь превратилась бы в сплошное наказание; помимо размышления о ничтожестве человека без Бога и о развлечении, есть еще нечто третье, неведомое Паскалю как человеку старого режима: действие и работа.
Нынешнюю нашу ситуацию характеризуют два слова: затруднение и усложнение. Зачем делать просто, если можно сделать сложно? Что было легко, стало трудно, что было трудно, стало невозможно. Чтобы выпить кофе у стойки или на террасе кафе, еще недавно нужно было получить пропуск, чтобы купить багет надеть маску, чтобы запастись продуктами отстоять длинную очередь, как в СССР времен холодной войны. Поездка за границу связана с тысячью препятствий, если не соблюдены все формальности, не говоря о получении паспорта. Перемещения пассажиров происходят в суровых условиях, которые все усугубляются. Область запретов постоянно расширяется, и непонятно, как можно будет повернуть процесс в обратную сторону. Прибавьте к этому разного рода анкеты онлайн, справки, все еще обязательные тесты и бесчисленные QR-коды. Ковид это, по всей вероятности, лишь один этап на пути ужесточения контроля за повседневной жизнью и передвижением людей. Что бы мы ни делали, нас в любой момент могут засечь. Два года подряд Франция проявляла феноменальное шутовское рвение, создавая бюрократический лабиринт из запретов, ограничений, ограниченных разрешений и факультативных предписаний, и демонстрируя, на радость лингвистам, лексическую продуктивность и виртуозность в обогащении жаргона. В этом бреде она была не одинока, мало какая страна избежала дикого административного ража, а Китай довел его до недосягаемой степени гнусности. Мы в конце концов не скатились в диктатуру, как несколько преждевременно провозгласили некоторые горячие головы, нас только встряхнуло на ухабах ее слабого подобия, и в этом смысле демократии, несмотря ни на что, доказали свою гибкость и свое превосходство над автократиями. Но доказано было и то, что народы согласны пожертвовать некоторыми свободами ради безопасности. Единственный разумный выход в такой ситуации сидеть дома. Всегда найдется множество предлогов, чтобы убедить мужчин и женщин забиться в угол и отдаться под милостивое покровительство государства: десять казней египетских обрушиваются на слишком боязливых северян и слишком бедных южан. Открыть дверь значит совершить чрезвычайно опасный поступок, в котором проявляется двойное предназначение замка: его открывают поворотом ключа снаружи, возвращаясь домой после дневных трудов, и закрывают на два поворота изнутри, чтобы не впустить в дом внешний мир. Домашнее пространство расширяется до бесконечности, в то время как публичное сжимается. А потому нам скоро придется ограничить свои потребности, амбиции и передвижения: человек будущего сократится настолько же, насколько увеличится виртуальная реальность. Чтобы жить, придется скрываться. В первом локдауне было своеобразное обаяние новизны, в его строгости какая-то экзотика. Казалось, он будет недолгим. В следующих виделось уже некое пророчество самовоспроизведения. Что если теперь так будет всегда, что если всё это картина завтрашнего мира: маска, дистанция, осторожность, жесткие правила? Вот уже два года, как мы уподобились «Платону в домашнем халате» (слова Левинаса об Обломове) и разглагольствуем об эффективности вакцин, «заговоре» крупных лабораторий, лживости властей, опасностях скопления людей. В затворничестве есть своя прелесть, в аскетической жизни своя сладость, напоминающая, как мы увидим, многовековую традицию западного монашества: замкнутая келья, никаких социальных сетей. Эти улиточные радости вернулись к нам, приукрашенные добродетелями борьбы за сохранение климата, безопасности, противостояния всем мировым угрозам. Жизнь внутри кокона вместо внутренней жизни. Отныне непреложный долг каждого пребывать в растительной неподвижности, чтобы не подвергаться никакому риску и не нарушать углеродный баланс. Планета становится, как встарь, гигантским недоступным пространством. А наш мир сворачивается, кругосветное путешествие автостопом с рюкзаком за спиной отныне утопия. В локдаун пространство у нас сильно убавилось, а времени прибавилось. В постлокдаун произошло обратное: расстояния увеличиваются по экспоненте. Уже само по себе пересечение границы настоящий подвиг, изнурительный бег с препятствиями. Близкое стало далеким, далекое недостижимым.