Все до единого марокканцы были унижены в лице своего представителя.
ОХОТА И РЫБНАЯ ЛОВЛЯ
Тем временем рыбная ловля началась, и предстояло вытягивать невод.
Рыбная ловля неводом самая волнующая из всех видов этого промысла: большое число людей, которые нужны, чтобы вытаскивать сеть, круг, охваченный ею, непредсказуемость результата все это куда понятней мне, чем ловля удочкой, хотя там противостоят друг другу человеческая ловкость и животный инстинкт и происходит, можно сказать, борьба цивилизации и природы.
Пока наши матросы, стоя по шею в воде, наперегонки тащили сеть, подбадривая друг друга
криками, приближалось время базара, и берег, пустовавший, когда мы прибыли, мало-помалу заполнялся арабами, шедшими из соседних селений в город. Любопытно было смотреть на эту длинную вереницу людей, следовавших вдоль берега моря на расстоянии друг от друга, но неуклонно по одному и тому же пути: она состояла из торговцев, направлявшихся в Танжер.
Но каких торговцев, сударыня! Глядя на них, Вы получили бы своеобразное представление об африканской торговле! Один был продавцом угля и нес в обеих руках три или четыре куска почерневшего дерева; другой продавал кирпич и нес десять или двенадцать кирпичей; третий продавал домашнюю птицу и нес уснувших у него на руке двух голубей, за спиной у него висела курица, а с помощью шеста он заставлял идти перед собой индюка. Некоторые подгоняли крохотного ослика, нагруженного дровами или овощами. То были представители крупной марокканской коммерции. Самая большая выручка, на какую им можно было рассчитывать, определенно составляла меньше двадцати су, а кое-кто нес товаров не более чем на два-три су. И все они шли из селений, расположенных в трех, четырех, шести, десяти льё отсюда, вместе со всем семейством: женщинами, детьми, стариками.
На голове у женщин были огромные соломенные шляпы, похожие на обрезанный по кругу плетеный коврик, центр которого закреплялся на самой макушке. Детей матери тащили за собой или несли на спине; помимо своего потомства, они несли еще кур или кирпичи. Старики с великолепной седой бородой шагали, опираясь на палку, или ехали верхом на осле; у них был вид древних патриархов, направляющихся в какой-нибудь современный Иерусалим.
Что же касается лиц женщин, то не было ни малейшей возможности их увидеть; но, к счастью, если не считать неудовлетворенного любопытства, почти наверняка можно сказать, что мы от этого немногое потеряли.
Весь этот народ оборванный, в лохмотьях, прикрывающий свою наготу дырявыми одеялами, выглядел необычайно гордым. Никогда одетый в пурпур император, въезжавший в Рим на триумфальной колеснице и ступающий по Священной дороге, чтобы подняться на Капитолий, не держал голову с бблыиим достоинством.
Ибо у этих людей достоинство заключено в самом человеке, этом образе Бога, а не в положении, которое он занимает, и не в одежде, которую он носит; араб султан у себя дома, вроде властителя в своем королевстве; и если два раза в неделю он продал на рынке в Танжере, Фесе или Тетуане уголь, кирпич или птицу, если после такой продажи он выручил то, на что можно прокормить себя и свою семью до следующего базарного дня, то большего ему и не надо, ничего другого он не просит и даже не желает.
Не телесная нищета, а оскудение сердца, клоня человека к земле, стирает с его лица божественную печать, которую сам Всевышний оттиснул на нем.
Большинство мужчин проходили мимо, не останавливаясь и не глядя на нас, а вернее было бы даже сказать: не видя нас; кое-кто задерживался, отвечая на вопросы нашего янычара, и Жиро с Буланже пользовались случаем, чтобы зарисовать их в своем альбоме. Двое или трое, заметив, что у них крадут их подобие, сердились и с ворчанием спешили уйти. Другие же как правило, молодые люди останавливались, заинтересовавшись рисунком, и громко смеялись при виде собственного изображения на бумаге.
Среди всех этих мужчин лишь четверо или пятеро имели ружья, причем скверные. Другого оружия я у них не видел. На противоположной стороне бухты караваны верблюдов и мулов, которые из-за дальности расстояния казались нам отрядами крупных муравьев, продвигающихся цепочкой, продолжали входить в Танжер.
Мы дважды вытягивали невод на берег; улов был неплохой, но чудесным быть не обещал. Предоставив матросам закинуть сеть в третий раз, а Буланже и Жиро вдоволь насладиться зарисовками, мы Маке, Виаль и я отправились искать удачи на охоте. Поль пошел с нами, чтобы служить переводчиком.
Еще утром я с радостью отметил, что, порекомендовав мне его, Шеве по крайней мере в этом отношении не обманул меня: это был настоящий араб; если не считать небольшого акцента, который указывал на различие двух местных наречий, Поль превосходно изъяснялся со всеми, к кому он обращался.
Поохотившись примерно с час и убив трех или четырех зуйков и пять или шесть бекасов, мы увидели, как на грот-матче "Быстрого" поднимается флаг, дающий сигнал сбора. С капитаном было условлено, что флаг этот, поднятый от десяти до одиннадцати часов, возвестит о приготовлениях к завтраку. Мы тотчас присоединились к экипажу. Нас ожидали четыре больших ведра, полных свежей рыбы самого что ни на есть аппетитного вида.