Мамаша, может, вы завтра у нас работать будете, вам надо талончики в столовую взять.
Спасибо, сынок, ответила она, завтра мы со своей едой приедем.
Она рассмеялась, назвав старика сынком, и он, поняв это, сказал:
А что ж, я, может, месяц, как женился.
Разговор вдруг стал такой дружеский, живой, хороший, словно в этом цехе она провела не несколько часов, а долгие дни жизни.
Когда кончился обеденный перерыв, рабочие подвели шланг, чтобы Кротовой не пришлось носить воду ведрами из дальнего конца цеха, помогли перенести аппаратуру и установить ее в тех местах, где подозревалась загазированность воздуха.
Несколько раз Александра Владимировна вспоминала слова Мещерякова и чувствовала, как кровь приливала к щекам, ей хотелось пойти в контору и отчитать его, но она сдерживала себя.
«Раньше кончу работу, сделаю предложения, думала она, а потом уж намну ему бока, демагогу».
Многие директора и главные инженеры знали напористость и резкость Шапошниковой и закаялись отмахиваться от ее предложений по охране труда. Опытный глаз и обоняние Александры Владимировны она часто говорила, что нос важнейший прибор химика, сразу же определили неблагополучие санитарных условий. И действительно, индикаторные бумажки тотчас же меняли окраску, поглотительные растворы мутнели видимо, в воздухе цеха содержалось много вредных примесей. Она почувствовала, как маслянистый, тяжелый
воздух расслабляюще действовал на нее, раздражал ноздри, вызывал перхоту и кашель.
В обратный путь ехали уже с другой машиной; по дороге испортился мотор; водитель долго копался в нем, потом подошел к кабине, задумчиво, медленно обтирая руки ветошью, и объявил:
Дальше не поедем, буду буксир из гаража вызывать, заклинил поршня.
Девушка довезла, а мужчина не смог до города довезти, сказала Кротова. Я еще хотела в магазин поспеть сегодня.
На попутной за десятку довезут, посоветовал водитель.
С аппаратурой что делать, вот вопрос, задумалась Александра Владимировна и затем решительно проговорила: Вот что, тут недалеко до СталГРЭСа, я схожу и возьму у них машину, а вы, товарищ Кротова, постерегите аппаратуру.
Не дадут вам со СталГРЭСа машину, сказал водитель, там мне шоферы говорили: сам Спиридонов лично наряды подписывает, у него не выпросите, у жмота.
У него как раз я и выпрошу, сказала Александра Владимировна, хотите, пари заключим.
Но водитель почему-то обиделся:
Зачем мне ваше пари, подумаешь, и, подмигнув, предложил Кротовой: Оставайтесь, заночуем под брезентом, как на курорте, холодно не будет, а карточку завтра отоварим.
Шапошникова пошла по обочине шоссе. Вечернее солнце освещало дома и деревья, на подъеме ослепительно вспыхивали смотровые стекла проносившихся к городу грузовиков, на восточных уклонах шоссе было холодным, синевато-пепельным, а там, где его освещало солнце, оно казалось голубоватым, все в светлых завитках пыли, поднятой проезжающими машинами. Она увидела высокие строения СталГРЭСа. Здание конторы и многоэтажные жилые дома розовели в вечернем свете, пар и дым светились над цехами. Вдоль шоссе, мимо домиков, садиков, огородов, к СталГРЭСу шли рабочие в спецовках, девушки в шароварах, одни в сапогах, другие в туфельках на каблучках, все с кошелками, сумками видимо смена
А вечер был тихий, ясный, и листва на деревьях светилась в лучах заходящего солнца.
И, как всегда при взгляде на тихую прелесть природы, Александра Владимировна вспомнила о покойном сыне.
Сын Дмитрий гимназистом ушел на колчаковский фронт, потом учился в Свердловском университете. В начале тридцатых годов он стал управляющим крупного треста.
За несколько лет до войны жизнь Дмитрия вступила в тяжелый период. У него началась сердечная болезнь, случился приступ грудной жабы. В эту пору у него на работе произошли крупные неприятности. Дмитрий волновался, отказался от отпуска, несмотря на требования врачей, не поехал лечиться. Однажды утром его нашли мертвым в служебном кабинете он умер от разрыва сердца.
Вскоре после этого жена его, Ида Семеновна, уехала вместе с сыном из Москвы к брату, работавшему на одной из крупных северных строек.
Для здоровья Сережи жизнь на севере оказалась вредна он за короткий срок дважды болел воспалением легких, начал температурить; врач категорически советовал переехать на юг. И Александра Владимировна уговорила Иду Семеновну отпустить в Сталинград двенадцатилетнего Сережу
Александра Владимировна шла торопливо, голова слегка кружилась. Она знала, что головокружение это не только от мелькавших машин и пятен света, оно от старости, от переутомления, оттого, что весь день она дышала тяжелым воздухом, от постоянного нервного напряжения; вот и ноги стали у нее отекать к вечеру, обувь становится тесной, видимо, сердце не справлялось с нагрузкой.
Зять встретился ей в проходной, он шел, окруженный людьми, размахивая пачкой бумаг; казалось, он отмахивался этой пачкой от упорно наседавшего на него военного с интендантскими петлицами.
Ничего не выйдет, говорил Степан Федорович, пожгу трансформаторы, оставлю город без света, если подключу вас. Ясно?