Посылать деньги наличные я раздумал, потому что время поздается, быть может, они как-нибудь затеряются, а взыскать будет не с кого; разумеется, затеряются против желания того, с кем бы я послал их, и потому прошу Вас, если нет у Вас своих денег, то займите где-нибудь означенную сумму 650р. и пошлите при первой возможности. Приеду, заплачу тотчас же.
Познакомьтесь поближе с о. Арефою. По журналу его и по отзывам его знающих, он чудо человек одна его слабость: небольшой запой.
Сейчас отправляется г. Буссе, и я решаюсь за ним ехать. На Зюкзюре, говорят, снегу нет, и поэтому я думаю оставить Аян. Но не знаю, как Бог исправит, а сегодня утром очень холодно.
Призывая на Вас благословение Божие и Его Всемогущую благодать, укрепляющую Вас в скорби Вашей, имею честь быть вседоброжелательным слугою
Иннокентий, Архиепископ Камчатский.
Сентября 19 дня. 1856. Аян.
Письмо 177
Да хранит и милует Вас Господь вовсе дни жизни Вашей!
По прибытии моем с Амура в Аян 12 сентября, в числе прочих получил я Ваше письмо от 7 июня, где Вы, Бернгард Васильевич, извещаете меня, между прочим, что Вы назначены Вице-губернатором в Астрахань. Искренно радуюсь я этому и тому, что Вы все живы и здоровы. Слава Богу! отвечаю Вам на последнее письмо Ваше.
Не Вы виноваты, что я не отвечал Вам на письмо Ваше, а я.
Первое письмо Ваше от июля прошлого года я получил еще до прибытия Николая Николаевича с Амура к нам в Якутск. Но медлил отвечать до прибытия его, дабы узнать лично от него о причине Вашего удаления из Сибири и, наконец, я узнал к прискорбию, а более к утешению моему. Его слова подтвердили слухи, какие до меня доходили о причине Вашего удаления «прекрасный пол причиною, что Сибирь лишилась (а особенно Якутск лишился) Вас». Собственно же Вас и Вашей деятельности, усердия и службы и проч. Николай Николаевич по-прежнему нахвалиться Вами не мог. Это меня сугубо утешило и обрадовало. Значит Вы тот же ревностный и благонамеренный человек, что были и прежде. Значит и Н. Н. так же благонамерен и теперь любит Вас, как и прежде. Слава Богу!
Об Амуре я Вам не пишу ничего, скажу только, что Амур чудная река. Я с Айгуна плыл по нем совершенно один без всяких лоцманов и не видал никаких опасностей. Амур для нас то же, что для Европейцев Южная Америка или Соедин. Штаты. Весь излишек народонаселения в России давай на Амур, который в состоянии прокормить и обогатить миллионы. Николаевский пост есть самое худшее место по местности, но при всем том он лучше Аяна и след. Охотска и Гижиги и прочей гадости, а о местах, лежащих выше, и говорить нечего.
Письмо это я пишу из Аяна, где я невольно остаюсь в ожидании зимнего пути. В Якутске я буду не ранее декабря. На будущее лето собираюсь идти в Америку и пробыть там до предбудущего лета, а потом возвратиться в свой Якутск, а там! что Бог даст! зрение мое более и более тупеет.
Затем и паки призывая на Вас и на всю Вашу домашнюю церковь благословение Святой Троицы, имею честь быть с истинным уважением и искреннею любовью, пока могу понимать себя, Ваш вседоброжелательный слуга и богомолец
Иннокентий А. К.
Октября 2 дня. 1856 г. Аян.
Партикулярно
Письмо 178
Представляя ныне Св. Синоду мое донесение по предмету перенесения Камчатской кафедры из Америки на Амур, я считаю необходимым в пояснение и объяснение сказанного там изложить здесь Вашему Высокопревосходительству кое-что, потому что многого нельзя высказать в официальной бумаге так, как бы хотелось и как можно в простом письме.
В вышеупомянутом донесении моем сказано: что «и во время нападения неприятеля на Николаевск, он не безопасен от выстрелов». Это так, когда нынешнею весною готовили к обороне, то первым делом предположено было снести или сжечь многие здания в Николаевске. Следовательно, может ли быть тут и даже вблизи устроена семинария и проч.
Далее, Ваше Высокопревосходительство, изволите усмотреть, что я для помещения наших зданий указываю место не в Николаевске и не в Мариинске, но выше. И хотя причины, представленные мною там, основательны и совершенно справедливы, но есть еще причины почему надобно, или, по крайней мере, я бы хотел, поместиться отдельно.
Я с моряками знаком давно, и более чем с лицами других ведомств. Говоря вообще, они честны по службе в сравнении с прочими, и по службе исправны, даже до педантства. Это известно многим. Но эта самая честность и аккуратность по службе так надмевает их (что так и должно быть в невозрожденном человеке), что они считают себя лучше и выше всех, а также и по самому воспитанию их и по роду службы они привыкли командовать всеми и всем, в высшей степени деспоты, и в самом деле корабль в море есть свой город, свое царство, свой мир, где капитан царь. И потому подчинение, даже тень подчинения кому бы то ни было из других ведомств, для них несносны. А живя отдельно от обществ и вращаясь большею частью в кругу своих совоспитанников, они крайне односторонни и мнения свои, каковы бы они впрочем, ни были, считают аксиомами, особенно, если одобрили их Нахимовы и Рикорды, а главное набожных из них так мало, так мало, что из сотен мне известных, я могу указать на пять-шесть, и то с натяжкою. Есть из них много исполнительных по известной христианской обязанности, но не в чаянии спасения души своей. Они, видя при себе одних только священников и не более как (иногда) обер-священника, они не понимают власти архиерея. Они готовы и с ним обходиться, как они обходятся со священниками на кораблях, которых они считают в категории комиссаров Этого порядка, этих понятий при нынешнем горько печальном образе мыслей о религии не изменить никакими постановлениями. И потому несравненно лучше быть от них как можно подалее; менее свиданий менее столкновений менее неприятностей, а когда заведутся неприятности между Архиереем и Губернатором в такой дали (которые заводятся обыкновенно отнюдь не от ревности по истине, а от оскорбления самолюбия), тогда, можете себе представить, что из этого будет!