Лев не ударил. Он сунул руки в карманы брюк и с ленцой в голосе спросил:
- Всё сказал?
- Всё сказал, - бросил Слава.
- Ну, поищи кого-нибудь лучше меня.
Слава чуть не буркнул:
«И поищу», но подумал, что это уже совсем детский сад какой-то.
Лев вернулся к шкафу, вытащил небольшую спортивную сумку (когда они собирались в Канаду, он рассказывал, что этой сумке почти двадцать лет и она пережила вместе с ним все переезды) и бросил её на кровать. Слава посмотрел, с какой дотошностью (с психопатичной дотошностью!) он складывает вещи, и устало опустился обратно в кресло. Он вспомнил, как месяц назад этот человек уверял его, что проживёт здесь три года с ним или без него но проживёт, чтобы усыновить их детей, чтобы быть полноправным отцом Какая же мерзость.
Слава ясно ощутил, как его нежелание, чтобы Лев уехал, трансформировалось в нежелание, чтобы он оставался. Почему он вообще за него борется? Можно подумать, он стоит того, чтобы его здесь удерживать. Удержит, а что потом? Жить в постоянном ожидании очередного предательства?
- Как-то по-идиотски всё заканчивается - проговорил Лев.
- У наших отношений не было шанса закончиться иначе, - заметил Слава.
Он уже успокоился и говорил без эмоций, бесцветным тоном.
- А шанс не закончиться у них был?
Слава пожал плечами. Потом уверенно сказал:
- Не думаю.
- Почему? хмыкнул Лев.
- Потому что я не люблю тебя больше, - ответил Слава, и сам удивился, как спокойно у него получилось об этом сказать.
Лев замер на секунду, но тут же сделал вид, что его это не тронуло вот только Слава успел заметить и дрогнувшую руку, застывшую на полпути к рубашке, и потемневший взгляд.
- Давно? спросил Лев. Тоже спокойно.
- Наверное, с того дня, как ты меня ударил.
- А почему сказал только сейчас?
- Потому что я думал, что продолжаю любить, - честно ответил Слава. Но, наверное, это были фантомные чувства.
- Фантомные чувства - повторил Лев.
- Ага. Что-то отрезали, а ты продолжаешь это чувствовать Ты мне отрезал любовь к тебе.
- Жаль это слышать.
- А мне не жаль. Наконец-то ты это сделал.
Слава поднялся с кресла и, на пути к выходу из спальни, напомнил:
- Не забудь свою любимую биту. А, и, кстати, - он снял обручальное кольцо и кинул его на кровать, рядом с вещами Льва. Тоже можешь забрать. Продашь на Авито, раз так за деньги беспокоишься.
Он не увидел, что Лев сделал с кольцом, потому что вышел за дверь, не оборачиваясь.
Почти 15 лет. Лев [21]
Он аккуратно, кончиками пальцев, взял кольцо с постели и переложил его на тумбочку. Долго смотрел, как блестит на солнце золотой ободок, прежде чем снять с пальца своё кольцо и положить его рядом. Пусть Слава поступает с ними, как сам посчитает нужным.
Вытащил из шкафа биту, попытался запихнуть её в сумку, но она, как и двадцать лет назад, не влезала. Он закрепил её между ручек, но утром, когда Мики заявил о своём намерении проводить его в аэропорт, пришлось вернуться в спальню, взять сумку побольше и перепаковать вещи в неё. Положил биту на дно и прикрыл ворохом рубашек. Есть вещи, которые сложно объяснить.
Слава, вызвавшийся отвезти Мики (а значит, и Льва) в аэропорт, за утро сказал только одну фразу. Положив ключи на комод, бросил мельком:
- Можешь вернуться в свою квартиру.
- Это твоя квартира, - ответил Лев, не притронувшись к ключам.
Ему было даже оскорбительно Славино предположение, что из-за расставания он может отозвать своё решение о квартире обратно.
Больше они ничего друг другу не сказали. Льву было странно: вспоминая, как это начиналось, он и предположить не мог, что это так закончится. Сначала вы пятнадцать лет живёте вместе и воспитываете детей, а потом разъезжаетесь, не сказав друг другу ни слова, и делаете вид, что ни одного дня не были друг для друга самыми важными людьми на свете. С Яковом было не лучше. Сначала сорвался ради него в другую страну, а теперь вот уже двадцать лет не видел и не слышал. И, если уж совсем честно, и не вспоминал даже, хотя когда-то целых два года (а это целая вечность для восемнадцати лет) искренне считал, что любит его по-настоящему.
Теперь ему тридцать шесть. Почти тридцать семь. Если повезёт, он может прожить ещё столько же, а если очень повезёт и того больше. Будет ли где-то на оставшемся жизненном отрезке момент, когда он поймает себя на мысли, что больше не вспоминает о Славе? А если и вспоминает, то сердце больше не ёкает. И эти четырнадцать лет жизни превратились в «просто этап», про который он скажет, что они были молодыми, глупыми и вляпались черт-те во что.
Именно так Лев теперь думал о Якове: о Якове, с которым они лежали на кровати в общаге, слушая обращение Елицина в 2000-ый год, о Якове, с которым они засыпали на разных ярусах, держась за руки, о Якове, ради сообщений которого он проживал каждый новый день, подолгу отстаивая очереди к
компьютеру в университетской библиотеке. Когда-то и с ним ёкало, а теперь ничего. Теперь есть целые годы жизни, в которые Лев ни разу о нём не подумал ни мельком, ни всерьёз.
Мысль о том, что Слава может стать для него столь незначительным, ввергала в отчаяние, а допущение, что после Славы может появится кто-то другой в ужас. Разве он сможет ещё раз объяснить себя другому человеку?