Кошусь на панорамное окно, за которым видны очертания темной улицы. Интересно, а можно как-то разбить бронированное стекло?
Даже не думай, угрожающе говорит Герман. Во-первых, стекло стоит как крыло самолета. А во-вторых, это бронестекло. Оно антивандальное, даже если в него кинуть кирпичом, ничего не случится. Поэтому сбежать через окно не получится.
И что нам теперь делать? с губ слетает истерический смешок.
Герман усмехается, в его голосе слышна улыбка.
Как это что? Ужинать, Тами.
Ужинать?
Я не вижу лица Германа, но готова поклясться на нем сверкает довольная улыбка.
Конечно. Хотя у меня есть парочка идей, чем нам можно заняться, но, боюсь, они тебе не понравятся, уже внаглую смеется.
А у меня неожиданно словно груз падает с плеч. Становится легко, я чувствую, как узел внутри расслабляется. Замахиваюсь и бью Германа планшетом по плечу.
Титов! Ты хам! ахаю я.
Герман хохочет:
Я имел в виду то, что в ресторане дел до задницы. Столовые приборы нужно начистить, стулья расставить. А ты о чем, пошлячка?!
Я уверена, что он имел в виду совсем другое.
Ладно, Тами, пошли. На кухне газ, сейчас подогреем ужин и поедим.
Греть макароны на плите то еще удовольствие, но что поделать? Голод не тетка.
Пока Герман шаманит у плиты, я звоню Эми. Предупреждаю, что не приду сегодня ночевать из-за того, что произошло ЧП.
Если переживаешь, я могу позвонить родителям и попросить забрать Эмилю.
Брось, отмахиваюсь, Эми уже взрослая девочка, она абсолютно спокойно остается одна дома.
Герман ставит на стол несколько подсвечников с горящими свечами.
Закупили для клиентов на случай, если попросят создать романтическую атмосферу, разводит руками.
В помещении сразу становится светлее, и настроение реально меняется.
Герман ставит передо мной тарелку, и я принимаюсь есть. Только когда кладу первый кусочек в рот, понимаю, что отчаянно голодна. Сметаю все очень быстро, а после сыто улыбаюсь.
Ты как знал, что все так получится, усмехаюсь, но тут же серьезнею, подаюсь вперед: Пожалуйста, скажи, что ты не знал об отключении электричества
За кого ты меня принимаешь? фыркает Титов. Чай будешь? Тут должны быть пакетики.
Давай, помогаю Герману убрать одноразовую посуду, а он пока занимается чаем.
У меня звонит телефон, и я спешу ответить:
Привет, Вов.
Тамила, добрый вечер. Прости, я только сейчас увидел твое сообщение. Как у тебя дела? Ты уже дома?
спрашивает участливо.
Нет. Представляешь, тут электричество отключили.
И, поглядывая на Германа, который занят у плиты, рассказываю Володе, что произошло.
Ужас какой. Я бы хотел вам помочь, но даже не представляю чем.
Ничем не помочь. Только ждать мастеров, которые обещали приехать к утру.
Я как раз после смены могу приехать забрать тебя.
Отличная идея! Спасибо большое.
Брось. Ну давай, мне бежать надо. Герману привет.
Пока.
Переворачиваю телефон экраном вниз и отодвигаю в сторону. Передо мной тут же возникает чашка с дымящимся чаем. Герман садится напротив и спрашивает неожиданно серьезно:
Он вообще тебя не ревнует?
Я даже чаем давлюсь.
Кто? Володя? С чему бы ему ревновать меня, Гер?
Сама мысль кажется дикой.
Я страшно ревновал тебя, произносит вкрадчиво.
Тебе было едва за двадцать, веду плечом. Володе под сорок. Мы взрослые люди, которые доверяют друг другу. Не вижу ничего особенного в том, что он нормально относится ко всему и не устраивает сцен ревности.
Я бы ревновал тебя и в пятьдесят, и, кажется, после смерти, голос звучит глухо.
В глазах Германа пляшут огоньки пламени свечей, а взгляд кажется завораживающим, манящим. Мое тело окутывает какое-то необъяснимое тепло, глупая душа, явно страдающая амнезией, тянется к мужчине. Накатывает забытое ощущение нужности, важности. Я даже не сразу нахожусь с ответом.
Вот именно, что «бы», Титов. И тебе никто не запрещает ревновать Инессу в пятьдесят и даже после смерти.
По его лицу проходит тень.
Я не буду ревновать Инессу.
Почему?
Потому что я не люблю ее.
Глава 12. Не одна
ТамилаТринадцать лет назад
Я одна с месячным малышом.
Постоянно одна.
Герман то пропадает на работе, то едет к друзьям.
У меня все болит, на теле просто нет живого места.
Ай! шиплю тихо, пока Эми присасывается к груди.
Это очень больно. За первый месяц мы еще не особо пристыковались друг к другу, и грудное вскармливание для меня скорее пытка, нежели процесс единения с ребенком.
Дочь разгоняется, начинает причмокивать, закрывает глазки и засыпает.
Какое-то время держу ее на руках, а потом перекладываю в манеж. Сама же иду в ванную комнату, раздеваюсь, потому что одежда снова грязная. Смотрю на себя в отражение и не узнаю.
Это не я. Не двадцатилетняя девушка. Скорее уставшая от жизни женщина.
Я честно готовилась к материнству, смотрела кучу роликов, слушала педиатров и молодых мам, которые делились своим опытом, но все равно оказалась не готова к реальности.
Мое тело будто вовсе не мое чужое, потрепанное жизнью, изможденное.
Быстро моюсь, переодеваюсь. О том, чтобы накраситься и приготовиться встречать мужа красивой, и речи быть не может. Вместо этого я занимаюсь рутиной: закинуть пеленки в стиралку, загрузить посудомойку, помыть чашки, которые простояли в раковине целый день, полить цветы.