В такой день долго пробыть у алтаря в одиночестве мне, конечно, не удалось: юная служительница-майко́ в ярком кимоно, приветливо улыбаясь, предложила мне ритуальную чашку саке.
С наступившим вас! прощебетала она.
Спасибо, вас также!
Не откажетесь?
Да-да, спасибо
Таков был мой первый разговор в наступившем году.
С госпожой Барбарой мы расстались, вернувшись со вчерашних колоколов, еще до полуночи. А поскольку утром из ее дома никаких звуков не раздавалось, возможно, очередной бойфренд выманил ее на праздничный променад.
Храмовое саке показалось мне и горьковатым, и сладковатым одновременно весьма необычный вкус для начала года. Перекатывая терпкую жидкость на языке, я осушила чашечку в три глотка. По ее белоснежному донышку вился едва различимый орнамент из журавликов.
По традиции храма Юи-Вакамия чашечку, из которой ты выпил новогоднее саке, можно забрать с собой. В доме Амэмия вся верхняя полка на кухонном шкафу уже заставлена такими чашечками до отказа. В храме Хатиман-гу используют точно такие же чашечки, но уносить их с собой не дают. Так что эта коллекция в своем роде семейное сокровище, которое, впрочем, иногда использовалось для подачи на стол каких-нибудь соусов.
То ли от алкоголя с утра, то ли еще почему, в голове моей расплывался легкий туман. Я присела на скамеечку в храмовом дворике и стала смотреть на небо. Более абсолютной, насыщенной голубизны, чем у этого неба, от зенита до горизонта в природе, наверное, и быть не могло.
К этой небесной голубизне тянулись всеми веточками кусты храмовых камелий. А на земле перед ними чинно прогуливались воробушки такие откормленные и по-праздничному ленивые, что без улыбки смотреть на них не получалось.
Все еще глядя на небо, я задумалась, какое бы слово написать первым в новом году. «Авангард»? «Рассвет»? «Променад»? Или, может, «пожелание»?
Я перебирала все больше разных слов, но ничего, что совпало бы с моим нынешним настроением, не находилось.
Я все думала, а ветер с моря все вытанцовывал с моей челкой медленный вальс. Этот мягкий и теплый ветерок доносил до меня из морских просторов лишь самое прекрасное. А ведь говорят, что когда-то море плескалось прямо перед храмом Юи-Вакамия
В храмовый дворик прибыла большая семья с ватагой галдящих детишек, и я медленно открыла глаза. Жалобные, точно детский плач, крики чаек донеслись до моих ушей. Почему-то именно от этих криков у меня вечно сжимает сердце.
Сев на автобус у вокзала, я поехала домой, но вышла немного загодя у синтоистского храма Дзюнисо́. А оттуда прогулялась вдоль ручья
Татиара́и до горной тропы Асахи́на, свято надеясь, что хотя бы в этой глуши не увижу туристов. Увы! Прямо навстречу мне жизнерадостной вереницей, да еще и разряженные под новогодних чертей, со склона спускались мужчины и женщины любители побродить по горам.
Родник Татиараи «ручей омовения меча» входит в «пятерку чистейших ручьев Камакуры». А назвали его так после того, как один из могучих самураев древности порубил здесь немало врагов, а затем омыл свой клинок от крови в здешней воде.
Сполоснув для начала руки, я зачерпываю воду в ладони и глоток за глотком выпиваю все до последней капли.
Как ни жаль, но на сегодня из «пяти чистейших ручьев», пригодных для питья, осталось лишь два: этот и еще один, Дзэ́ни-Ара́и, в котором, судя по иероглифам, отмывались какие-то деньги.
Достав из сумки пластиковую бутылку, я вставляю в ее горлышко стебелек бамбука и наполняю ключевой водой до краев, чтобы унести домой.
Каждый год моего детства Наставница приводила меня сюда. И даже она не могла точно сказать, сколько лет а то и столетий свою первую новогоднюю воду семья Амэмия пьет только отсюда.
А на следующий день я наконец решилась на то, чего не делала уже несколько лет. Мне вдруг захотелось растереть тушь в «новогодней» воде и понять наконец, какое же слово составят мои первые в этом году иероглифы.
Итак.
Молясь про себя о том, чтобы этот год был удачным, я аккуратно раскладываю вокруг себя инструменты для письма и подушки для сидения на полу. Достаю из сумки пластиковую бутылку, наполняю родниковой водой крошечный калабас. Эту тыквенную бутылочку для соевого соуса расписывал тот самый Ёкояма Рюити, который когда-то жил напротив «Старбакса». В нашем семействе этого мангаку все обожали, и на кухне хранится полная коллекция из сорока восьми соусниц с портретами его героев, которую собирали годами. И, уже оттуда подливая каплю за каплей в тушечницу, старательно растираю по камню черный брикетик.
Сегодня в кои-то веки я пишу не для кого-то, а для себя. По роду своей профессии мне приходится постоянно перевоплощаться в чужие слова и буквы. Не хочу себя перехваливать, но такого рода имитациям я научилась неплохо.
Тем не менее, как должен выглядеть мой собственный почерк, я понятия не имею. Точно так же в моем теле течет моя собственная кровь, но где бы я это тело ни поцарапала, никаких объяснений (вроде формулы ДНК), чем же именно она отличается от всех остальных, я еще ни разу не обнаруживала.
У Наставницы собственный почерк был. Почему я и не снимаю со стены на кухне лозунг, написанный ее рукой. В тех знаках и по сей день чувствуется ее дыхание.