А в чем же тогда?
Кобзев посмотрел на свои разбитые валенки, под которыми расквасился от талого снега ворс ковра, и закончил уверенно:
Мне понравился в ваших работах их общий тон искренне-благожелательный к русскому народу. Вы желаете, князь, поступить хорошо, но не знаете, как это делается. Однако, независимо от этого, я заранее решил, что у вас доброе сердце и вы не оставите человека одинокого, никогда не имевшего своего угла
Мышецкий был растроган:
Конечно же! Я возьму вас в Уренск и найду посильную для вас должность. Хотя бы по казенной палате
Кобзев замотал тощенький шарф, надвинул треух:
Благодарю. Я, кажется, не ошибся в вас, князь! Сергей Яковлевич посмотрел на его тряские пальцы:
Извините, но вы не пьете?
Нет, князь. Просто я очень мерзну.
Постойте! А где вы живете?
Кобзев замялся. Мышецкий подумал: «День еще только начинается, и хорошо бы отметить его начало добрым поступком».
Кажется, я вас правильно понял, сказал он Кобзеву.
Понять не трудно, ответил тот с улыбкой. Тем более, что права на прожитие в столичных городах я не имею
Так вот, слушайте, расщедрился Сергей Яковлевич. На запасных путях Николаевской дороги, возле Чубарова переулка, для меня приготовлен вагон. Вагон министерства, со всеми удобствами. Я напишу записку, и вы перебирайтесь жить туда. Сегодня я отправлю на станцию книги, и вам, таким образом, скучно не будет
Осторожнее, черт! выругал его Мышецкий. Не вывали меня в сугробы
Да, сегодня это опасно: в мундире, расшитом золотой канителью, в треуголке клинышком, со шпагой на боку как бы он был смешон вылезающим из сугроба!
За дворцом Строгановых, ухнув на разгоне с моста, возок пролетел мимо громадных витрин, за изморозью которых нежились дары тропиков: груды ананасов и апельсинов,
восковая сочность фиников, тяжелые грозди винограда над марципановыми тортами.
Останови у думской башни, велел Мышецкий.
Придерживая рукою шпагу, порскавшую под тяжелой шубой, Сергей Яковлевич торопливо поднялся на второй этаж Гостиного двора. Почти пробежал вдоль лавок, обостренно обоняя запахи жаровен и дамских духов, застывающие в морозном воздухе
«Петербург!.. Петербург!..»
В небольшой комнатке, заваленной книжной рухлядью, сидели возле заветных дверей двое: маститый ученый в скромной купеческой чуйке и молоденький купчик в элегантном фраке.
Господа, обратился к ним Мышецкий, очевидно, вы тоже к Осипу Мавровичу?
Да-с, поклонился купчик, с вожделением обозревая яркое оперение камер-юнкерского мундира.
Мышецкий щелкнул крышкой мозеровского полухронометра:
Я чрезвычайно озабочен во времени, господа, вскоре мне следует быть в Петергофе Не соблаговолите ли вы пропустить меня впереди?
Его пропустили, не прекословя, и Сергей Яковлевич поднялся по узенькой лесенке в конторку издателя и книготорговца Вульфа.
Вы узнаете меня, Осип Маврович?
Вульф разогнал перед собой табачный дым, по-негритянски толстые губы его раздвинулись в белозубой улыбке.
Ну как же, как же, заговорил приветливо. Я вас помню еще вот таким А ваш батюшка собирал все, что напечатано в мире о парфорсной охоте.
Именно так, взгрустнул Мышецкий. Теперь навещаю вас я по примеру папеньки!
Уж не охота ли верхом с гончими?
Нет, любезный Осип Маврович, нет. Папеньки давно не стало, а гончие распроданы. Мы ведь сильно обеднели за эти годы, даже породнились с купцами. Но я, если помните
Конечно, помню! щеголял Вульф прекрасной памятью. Обзоры губернских статистических комитетов так ведь?
Они посмотрели один на другого, словно заговорщики. Вульф подмигнул выпуклым и влажным, как у лошади, глазом.
Дайте-ка вас пощупать, вытянул он толстые пальцы. Ох, и суконце!.. Значит, уже и камер-юнкер? Я кое-что слышал. Только зачем же вы, молодо-зелено, забираетесь в эдакую глушь? Ай-я-яй! Или задолжали в Петербурге?
Служить можно везде, скромно ответил Мышецкий. Да и жизнь в провинции дешевле. Квартира казенная. Дрова бесплатно. Переезд за счет министерства. Как-нибудь
Ну а я разве отговариваю? Вульф придвинул к нему палисандровый ящик с сигарами, похвастал: Вот именно эти, прошу «Корона Британии», сорок два рубля полсотни. С ума можно сойти Только для избранных!
Они молча раскурили сигары, и Вульф приступил к делу:
Итак, чем я обязан?
Осип Маврович, начал Мышецкий с чувством, я хотел бы служить отечеству от души, на совесть
А как же иначе? возмутился Вульф.
Со знанием дела, подчеркнул Мышецкий, без дряблого дилетантства!
Милый князь, воскликнул Вульф, это как раз то, что требуется в наше проклятое время!
А потому, закончил Сергей Яковлевич, помогите мне ознакомиться с Уренской губернией заранее. Дорога предстоит дальняя, времени для чтения достаточно Куда же вы, Осип Маврович?
Но Вульфа уже не было: он исчез под столом, долго сопел там от напряжения и брякнул перед князем два огромных тома.
Вот вам материалы о переселенцах, сказал он, сияя. Это, пожалуй, первое, с чем вам придется встретиться.
Беру, обрадовался Мышецкий. Но война, кажется, затормозила переселение хлеборобов?
Затормозила сие верно, согласился Вульф. Но остановить тягу людей к хлебу не смогла. Захотят ли люди воевать дальше. Вульф не знает, но то, что они будут кушать хлеб, это я знаю точно: будут, подлые!