Сообща они завуалировали свою статью до такой степени, что никакая цензура не смогла бы придраться. Поставив точку, Сергей Яковлевич глубокомысленно заметил:
Мы живем в удивительное время!
Вот как?
Да. Человек, желающий сказать что-либо, должен прежде выработать в себе талант фабулиста.
Согласен, князь. Оттого-то, наверное, в России никогда и не устают зарождаться все новые таланты!..
Мышецкий остановился перед своим попутчиком, долго изучал его изможденное желтое лицо.
Послушайте, сказал он, кто вы? Кого я везу с собою в губернию, которой я буду управлять?
Иван Степанович взял ладонь князя в свою руку слабую, но покрытую мозолями и влажную, как у всех чахоточных.
Вам, ответил он со значением, именно вам, Сергей Яковлевич, я никогда (слышите никогда) не принесу вреда. Вы будете исполнять свой долг, как вы его понимаете, а я буду исполнять свой долг тоже, как я его понимаю
Прочным соединительным звеном между ними стала эта пьяная баба и статья о ней. Статья в защиту ее! Но об этом речь впереди.
Статья о царе-кабатчике еще сыграет свою роль.
И вдруг совсем неожиданно.
Алиса! позвал жену Сергей Яковлевич. Да иди же сюда скорее Смотри, вот сейчас опять покажется из-за холма.
И, важно задрав голову, выплыл на бугор голенастый рыжий верблюд и прошествовал куда-то в безбрежное отдаление.
Фон Гувениусы растерялись они не думали,
что их завезут в такую даль. С грустью вспоминали они свой курляндский коровник и теплые звезды, данные небесам за отличие.
Сергей Яковлевич возбужденно прогуливался по коридору вагона: руки назад, грудь колесом, взгляд победителя.
Ну, скоро, говорил он. Теперь уже скоро!
Сана торопливо достирывала последние пеленки, иногда поругиваясь с Алисой; князь Мышецкий не вмешивался женские дрязги его не касались.
Сана, ты рада? спрашивал он кормилицу.
Ай, отвечала та, я и не знаю
Поезд шел медленнее с шуршанием оседала под рельсами сыпучая насыпь. Но земли попадались и сочные, жирные, не тронутые плугом, бездумно на века! загаженные гуртами кочевого скота.
Мышецкий выскакивал на коротких остановках из вагона, брал в горсть землю, мял ее в пальцах, потом долго вытирал ладони платком.
Какая жалость, говорил он, что я ничего в этом не смыслю. Жаль, очень жаль
Кобзев покупал на станциях кислый кумыс, пил его жадно, с тоской во взоре. Думал о чем-то, подолгу сидя на ступеньках вагона. Мышецкому было тяжело смотреть на него, и Кобзев понял это.
Не придавайте мне значения, сказал он. Я только ваш попутчик. И ни больше того
И вот настал день, когда поезд плавно пересек границу Уренской губернии. Такие же шпалы, такой же песок под насыпью, но это была уже его губерния! В самом радужном настроении Сергей Яковлевич поспешил выскочить из вагона на первом же полустанке
Две грязные тощие свиньи копались у изгороди, на которой висели горшки и тряпки. Прутья акаций безжизненно шелестели за платформой. Старая баба возилась с поклажей, не в силах взвалить ее на плечи, а мужик с бельмом на глазу смотрел на нее и мрачно матерился.
Это что за станция? спросил Мышецкий.
А хто ее знае, ответил мужик.
Помоги бабе!
Бог с ней махнул мужик.
Баба наконец вскинула мешок и пошла вдоль насыпи, оттопырив тощий зад в латаной юбке. Поравнявшись с Мышецким, она остановилась и, ничего не говоря, протянула к нему худую загорелую руку.
Ну на! сказал князь.
Возле изгороди валялась какая-то рвань. Из этой рвани выползали греться на солнце белесые вши.
А рядом стоял мужик с большим куском колбасы в руке. Стоял он и молчал.
Ты куда едешь? спросил его князь Мышецкий.
Я-то?
Да, ты.
А никуда, равнодушно зевнул мужик. Мы здешние будем. Вот колбасу продам и домой погребу.
А что это за рвань тут валяется?
Эта, што ли? Мужик ногой разворошил вшивое тряпье.
Ну эта.
Да туточки, барин, сторож от холеры проживает. Так оно и видать, что его одежонка-то!
Как это «от холеры»? не понял Сергей Яковлевич.
А так Он с чугунки холерных сымает и до бараку их тащит. Потому как указ вышел: чтобы на чугунке не давать дохнуть.
Так при чем же здесь сторож?
Сам живет от холеры и детей кормит. Он, барин, ладно устроился. Люди завидуют
А ты как? намекнул Мышецкий.
Бога-то гневить неча, довольно ответил мужик. Когда вот в бараке подработаю. А когда и колбаску продам.
А что это за колбаса у тебя, братец?
Да женка моя, расцвел мужик, горазд ловка колбасы пихать! Так и пихат, так и пихат!
Чего же это она туда пихает?
А шут ее знае Скусна-ая!
Наверное. Князь посторонился.
Не хошь ли, барин? Свеженинка!
Спасибо, брат. Но я уже завтракал
Мышецкий стал подниматься в вагон, где его поджидал Кобзев, издали наблюдавший за этой сценой.
Ну, как? спросил Иван Степанович с иронией.
Да не знаю, что дальше будет. А пока сами видите!
То же самое будет и дальше, утешил его Кобзев. Поезд тронулся, и «холерный» мужик с куском колбасы величаво проплыл мимо зеркальных окон салон-вагона. Сергей Яковлевич немного приуныл, что заметила и Алиса.
Serge, сказала она, сколько ты дал этой бедной женщине с мешком?
Да откуда я знаю Дал и дал!