Князь пересел поближе к шурину, встряхнул его:
Дорогой Петя, я не знаю, как это делается, но Сойдитесь с первой же горничной вам станет легче.
Нет, отозвался Попов, я не могу Я слишком люблю вашу сестру.
Он вдруг встал, раскинул руки, обвел стены в сафьяновых фолиантах, лицо его просветлело.
Все равно, сказал он торжественно. Я самый счастливый человек на свете Вот они, мои сокровища! Великие мужи мира сего! Я недостоин созерцать вас. Но вы Вы укрепляете дух мой!..
Их позвали вниз к чаю. В гостиную, широко позевывая, вышел откуда-то из потемок статный красавец, которого Сергей Яковлевич знал еще по Петербургу. Это был граф Подгоричани, служивший в кавалергардах. Судя по всему, он чувствовал себя на даче Поповых как в родном полку. Тонкие, в обтяжку рейтузы кавалериста бесстыдно подчеркивали ту часть его тела, которую прогрессивное человечество находит нужным укрывать от докучного любопытства.
Сергей Яковлевич со значением посмотрел на сестру, и она поняла его взгляд, полный укоризны.
Друг нашего дома, сказала Додо и тихо добавила: И Петин друг!
Бедный Петя совсем сгорбился за столом, машинально дул на горячую ложечку. Подгоричани, на правах знакомца, сунул Мышецкому руку, на которой не хватало двух пальцев, откушенных лошадью (или потерянных в рубке, как заявлял он).
Рад видеть вас, князь. Давненько в наших палестинах?
И, не дождавшись ответа, раскрыл буфетные дверцы. Послышалось тяжелое бульканье ликера. Подгоричани крякнул и снова появился перед столом, оглядев притихшее семейство ясными, наглыми глазами.
А вы, граф, все еще в полку? спросил Мышецкий с вызовом, быстро бледнея.
Конечно!
Хм, странно
Чего же странного?
Странно, что вас еще не выгнали
Чувствуя назревающий скандал, сестра перехватила поднос из рук горничной:
Идите, милая. Остальное я сделаю сама
Додо была растеряна, и Мышецкому стало жаль ее. Сергей Яковлевич решил пренебречь всем, дружески повернулся к своему шурину:
Я хотел бы поговорить с вами, Петя.
Отчего же Может, выйдем в бильярдную?
Говорите здесь, громко сказал Подгоричани. Я не буду прислушиваться
Дело в том, начал Мышецкий неуверенно, что мне нужны деньги. И на этот раз немалая сумма
Кстати, вмешался Подгоричани, мне тоже нужны деньги.
Мышецкий оттолкнул от себя чашку, и рыжие потоки чая заплеснули скатерть. Он сорвал с груди салфетку и, скомкав, швырнул ее через весь стол в лицо графу Подгоричани.
Авдотья! потребовал он. Усмири его Додо поднялась из-за стола.
Анатоль, сказала она, вы же благородный человек! Петя осмелел:
Анатолий Николаевич, как вам не стыдно? А еще дворянин! Неужели вам не зазорно проживать на мой счет? Эх, вы
Подгоричани встал, направился к дверям.
Я же отдам!.. заявил он с порога.
Мышецкий долго сидел над опрокинутой чашечкой, мучительно страдая.
Вот так и живем, снова заплакал Петя.
Я не виновата, ответила Додо.
Быть по сему, вздохнул Мышецкий, поднимаясь. Ладно, покажите, где приготовлена постель для меня
День сегодня был слишком богат событиями, и он сильно устал. Князь добрался до отведенных ему покоев, быстро уснул.
Ночью к усадьбе подошли волки и, сев на тощие подмороженные зады, дружно обвыли обитателей этого дома.
На вокзале Мышецкий наскоро перекусил в буфете (завтракать у Поповых он отказался, ссылаясь на диету) и поспешил на перрон. Ждать пришлось недолго: сверкающий локомотив, устало вздыхая после дороги, плавно подкатил запыленные вагоны.
Сергей Яковлевич был настроен несколько торжественно, на любовный лад. Встреча с Алисой рисовалась ему чем-то волнующим и праздничным. Князь был молод, здоров и тосковал по недавно обретенному супружескому счастью.
Двери заветного вагона распахнулись, Мышецкий в нетерпении подался вперед, снял цилиндр, приосанился, взмахнул тростью. «Ну, сейчас, сейчас!..»
И вдруг о ужас! перед ним запрыгали котелки и тросточки близнецов фон Гувениусов, в глазах князя запестрело от мелькания их панталонов в мелкую клетку. Божий свет померк, и сразу все сделалось пустым и безразличным.
Алиса издали тянула к нему руку с зонтиком.
Serge, Serge! звала она.
Сергей Яковлевич уже растерял приготовленные слова.
Наконец-то, вот и все, что он смог сказать.
Еще вчера он распорядился подогнать к вокзалу карету свою, старенькую, но вместительную. Фон Гувениусы уже качались на мягких подушках, захлебываясь от восторга.
Мышецкий тут же выставил их обратно:
А ну брысь, судари! Здесь сядет кормилица Они прыгали вокруг него, как восторженные лягушки:
А куда же нам? А как мы?
Куда вам? переспросил Мышецкий надменно.
В нем вдруг заговорил столбовой дворянин, идущий от князей черниговских, униженная гордость встала на дыбы:
Для вас, молодые люди, уже приготовлены запятки!
Он захлопнул дверцы перед их носом. Алиса не ощутила его холодности при встрече, и это было неприятно Сергею Яковлевичу тоже. Он отомстил ей тем, что только в карете соизволил взглянуть впервые на младенца.
Как часто вы даете ему грудь? спросил он кормилицу.
Та в ответ только потрясла головою, и Мышецкий с упреком повернулся к жене: