Гулай моя «lewa ręka» , говорит о нем старый учитель, ибо сам он левша.
Нету в учительской руке той твердости, какая требуется, чтобы основательно ударить, и потому он наказывает главных сорванцов, которым в воскресенье надлежит прийти к Гулаю.
И как ни странно, не бывало случая, чтоб кто-то не пришел, приходят даже те, которые ни в чем не провинились, готовые без возражений лечь под розги.
Потом зато все бывает очень хорошо. Рыбак Гулай сидит с ними на прибрежной травке у тихой Вислы, рассказывает, как надо брать ерша, плотву, как щуку или карпа, для примера ловит с ними рыбу и запекает, обмазав глиной и посыпав пряной зеленью, на вертеле над костром, куда подбрасывают березовые полешки, прихваченные из панского леса на том берегу.
С реки тянет приятным холодком, вечерние лучи солнца золотят довольные лица честной компании, с наслаждением уплетающей печеную рыбу.
Вид на Вислу в зелени берегов радует душу, шелестит листвой березняк, синяя лента воды теряется вдалеке, между низкой порослью леса по одну сторону и камышовыми зарослями по другую.
Собираются тут люди и старшего поколения, приходят из села «na rozmówky» со своим старостой.
И хороши же эти вечера! На берегу играют песни, водят хороводы, а среди собравшихся похаживает Машов со здоровенным жбаном, наполненным, как правило, рябиновкой. Рыбак Гулай сидит на пороге своей хибары, одобрительно кивает и, дымя огромной глиняной трубкой, не устает повторять:
Моя халупа вот мое село!
В браке он никогда не состоял и потому с особым удовлетворением наблюдает, как иногда во время таких сходок какая-нибудь пара затеет меж собой жестокую перепалку, так что нередко в ход пускаются и камни.
Но если, по его понятиям, драка чересчур затягивается административным порядком окунает не в меру расходившегося супруга в Вислу, чтобы поостыл.
Ко всему этому он и философ если случается что-то, всегда говорит: «Коли случилось, так тому и быть».
Казя меня порешить хотел, жаловался ему один мужик.
И порешил? спрашивает Гулай.
Да нет.
Ну видишь, он тебе еще ничего не сделал, успокаивал его староста.
Мужик вполне довольный уходил.
Некоторые из гулаевских доктрин встречают самую широкую поддержку деревенской общественности. Одна из таких доктрин гласит: «Природу создал господь бог, он один может ею распоряжаться, а никого другого она не касается. Каждый держит ответ за себя перед господом богом и только». Этой религиозной догме следует он на практике, занимаясь в панском лесу браконьерством. Поскольку же авторитет воздействует на массы, примеру старосты следует все село, и сопольничане пользуются славой самых что ни есть продувных браконьеров в имении князя Загорского.
Дабы застичь врасплох хоть одного честного обывателя, панские лесники из кожи лезут вон, но, по их уверениям, сопольничане скользкие, как угри. Прямо из-под носа улизнут. Шли один раз и по следу Гулая, считали уже, что староста у них в руках, но тут вдруг потеряли его из виду, а подойдя к реке, увидели, что он сидит себе на поваленной старой олыиине, ловит бреднем рыбу да посасывает трубку. Гулай ехидно сделал им ручкой и крикнул в направлении леса:
Będž, panie, zdrow!
Но вот однажды паренек Волача подстрелил в лесу серну и, не думая худого, потащил к халупе Гулая, намереваясь, как обычно, спрятать ее у старосты.
Возле самой халупы вынырнули из камышей три панских лесника.
Скверное вышло дело. Волачовскому парню здорово поправили фасад. Не только соседи родные мать с отцом его не узнали.
Одного уха вовсе не увидели, второе разодрано, пояса нет, правая нога волочится Мгновенно всем в селе стало известно, как волачовского парня отделали панские холуи. Вдобавок через пострадавшего передали, что следующий, кто попадется, получит еще не такое.
Но и на этом не остановились. К старосте
Гулаю явился полицейский и объявил, что если тот допустит впредь в лесу хоть один случай браконьерства, без разговоров будет отправлен в город и пойдет под суд.
Явление полицейского вызвало невероятную сенсацию среди всех жителей деревни, которые могли увидеть блюстителя порядка, разве что приехав в близлежащий город на базар.
Печальные настали времена Не слышно стало вечерами песен у реки; потух костер, не пекли рыбу, и не ходил по кругу веселящихся жбан с водкой.
Тогда впервые не сказал Гулай: «Коли случилось, так тому и быть», бродил повеся голову и запустил занятия с молодежью.
Вся деревня с надеждой смотрела на него, ожидая, что он поможет их горю.
Староста думал о том, как найти способ вернуть прежние времена.
Он сидел у реки, а деревенские приходили смотреть, как их староста думает.
Наконец он придумал план. И как-то под вечер созвал всех жителей к своей халупе.
День выдался пасмурный и неприветливый, под стать душевному состоянию сопольничан.
Я созвал вас, повел речь Гулай, размыслить о том, как мы снова могли бы бить зверя у князя в лесах. Этими днями князь приезжает сюда на охоту надо устроить так, чтобы он оказался перед нами в чем-то виноватым. Я задумал вот что. Когда князь будет выслеживать дичь, надо, чтоб он кого-нибудь из нас нечаянно подстрелил. Машов, скажем, для этого как нельзя более подходит он и сам мужик толстый и кунтуш на нем здоровый. Я рассуждаю так: возьмусь показать князю места, где зайца добывать легче всего, и поведу в сторону камышей. Там спрячется Машов в трех кунтушах и двух кожухах. Я крикну: «Вот он, заяц!» Видит ясновельможный пан плохо, стрельнет дробью Ну а Матов, когда его слегка царапнет, примется кричать. Князь испугается, я передам ему прошение, чтобы нам разрешили отстрел дичи у него в лесах, и дело в шляпе.