Да мы свою бабку не обижаем, покраснел Борька. Она у нас сыта и здрава.
Прощаясь с товарищем, Борька задержал его у дверей.
Бабка, нетерпеливо крикнул он, иди сюда!
Иду, иду! заковыляла из кухни бабка.
Вот, сказал товарищу Борька, попрощайся с моей бабушкой.
После этого разговора Борька часто ни с того ни с сего спрашивал бабку:
Обижаем мы тебя?
А родителям говорил:
Наша бабка лучше всех, а живет хуже всех: никто о ней не заботится.
Мать удивлялась, а отец сердился:
Кто это тебя научил родителей осуждать? Смотри у меня мал еще!
И, разволновавшись, набрасывался на бабку:
Вы, что ли, мамаша, ребенка учите? Если недовольны нами, могли бы сами сказать.
Бабка, мягко улыбаясь, качала головой:
Не я учу жизнь учит. А вам бы, глупые, радоваться надо. Для вас сын растет! Я свое отжила на свете, а ваша старость впереди. Что убьете, то не вернете.
Отец, примеряя носки, кряхтел от удовольствия:
Угодили вы мне, мамаша! Очень хорошо, спасибо вам, мамаша!
Борька удивлялся:
Когда это ты навязала, бабка? Ведь у тебя глаза старые еще ослепнешь!
Бабка улыбалась морщинистым лицом. Около носа у нее была большая бородавка. Борьку эта бородавка забавляла.
Какой петух тебя клюнул? смеялся он.
Да вот выросла, что поделаешь!
Борьку вообще интересовало бабкино лицо.
Были на этом лице разные морщины: глубокие, мелкие, тонкие, как ниточки, и широкие, вырытые годами.
Чего это ты такая разрисованная? Старая очень? спрашивал он.
Бабка задумывалась.
По морщинам, голубчик, жизнь человеческую, как по книге, можно читать.
Как же это? Маршрут, что ли?
Какой маршрут? Просто горе и нужда здесь расписались. Детей хоронила, плакала ложились на лицо морщины. Нужду терпела, билась опять морщины. Мужа на войне убили много слез было, много и морщин осталось. Большой дождь и тот в земле ямки роет.
Слушал Борька и со страхом глядел в зеркало: мало ли он поревел в своей жизни неужели все лицо такими нитками затянется?
Иди ты, бабка! ворчал он. Наговоришь всегда глупостей
У бабки лицо покрывалось пятнами, но сказать при гостях она не могла.
Подавали на стол дочь и зять и делали вид, что мамаша занимает в доме почетное место, чтобы люди плохого не сказали. Зато после ухода гостей бабке доставалось за все: и за почетное место, и за Борькины конфеты.
Я вам, мамаша, не мальчик, чтобы за столом подавать, сердился Борькин отец.
И если уж сидите, мамаша, сложа руки,
то хоть за мальчишкой приглядели бы, ведь все конфеты потаскал! добавляла мать.
Да что же я с ним сделаю-то, милые мои, когда он при гостях вольным делается? Что спил, что съел царь коленом не выдавит! плакалась бабка.
В Борьке шевелилось раздражение против родителей, и он думал про себя: «Вот будете старыми, я вам покажу тогда!»
Что у тебя там, бабка?
Вот помру все ваше будет! сердилась она. Оставь ты меня в покое, не лезу я к твоим-то вещам!
Раз Борька застал бабку спящей в кресле. Он открыл сундук, взял шкатулку и заперся в своей комнате. Бабка проснулась, увидала открытый сундук, охнула и припала к двери.
Борька дразнился, гремя замками:
Все равно открою!..
Бабка заплакала, отошла в свой угол, легла на сундук. Тогда Борька испугался, открыл дверь, бросил ей шкатулку и убежал.
Все равно возьму у тебя! Мне как раз такая нужна, дразнился он потом.
В землю врастает! шутил отец.
Не смейся ты над старым человеком, обижалась мать.
А бабке в кухне говорила:
Что это вы, мама, как черепаха, по комнате двигаетесь? Пошлешь вас за чем-нибудь и назад не дождешься.
Бабка, наряженная, как для гостей, в белой кофте с красными полосками, лежала на столе. Мать плакала, а отец вполголоса утешал ее:
Что же делать? Пожила, и довольно. Мы ее не обижали, терпели и неудобства и расход.
Ночью Борьке было страшно: он боялся, что бабка слезет со стола и подойдет к его постели. «Хоть бы унесли ее скорее!» думал он.
На другой день бабку схоронили. Когда шли на кладбище, Борька беспокоился, что уронят гроб, а когда заглянул в глубокую яму, то поспешно спрятался за спину отца.
Домой шли медленно. Провожали соседи. Борька забежал вперед, открыл свою дверь и на цыпочках прошел мимо бабкиного кресла. Тяжелый сундук, обитый железом, выпирал на середину комнаты; теплое лоскутное одеяло и подушка были сложены в углу.
Борька постоял у окна, поковырял пальцем прошлогоднюю замазку и открыл дверь в кухню. Под умывальником отец, засучив рукава, мыл галоши; вода затекала на подкладку, брызгала на стены. Мать гремела посудой. Борька вышел на лестницу, сел на перила и съехал вниз.
Вернувшись со двора, он застал мать сидящей перед раскрытым сундуком. На полу была свалена всякая рухлядь. Пахло залежавшимися вещами.
Мать вынула смятый рыжий башмачок и осторожно расправила его пальцами.
Мой еще, сказала она и низко наклонилась над сундуком. Мой
На самом дне загремела шкатулка. Борька присел на корточки. Отец потрепал его по плечу:
Ну что же, наследник, разбогатеем сейчас!
Борька искоса взглянул на него.
Без ключей не открыть, сказал он и отвернулся.
Ключей долго не могли найти: они были спрятаны в кармане бабкиной кофты. Когда отец встряхнул кофту и ключи со звоном упали на пол, у Борьки отчего-то сжалось сердце.