Сердце у меня забилось быстрее.
...и плакала так горько, говорят, от своего несчастья...
У меня сдавило грудь.
...и мы о ней уж больше не слыхали.
Мне захотелось убежать.
Но я не должна была показывать свой страх и потому не ушла, а, наоборот, стала подходить ближе к незнакомцу.
Незнакомцу?
В каком-то смысле да.
На ней был плащ, вот почти такой же, говорил старик, кивая на плащ нищенки. У него был безупречный говор низшего слоя. Можно узнать, где ты его... Он не успел договорить: я пихнула ему под нос пирог с мясом. Он повернулся ко мне, и я увидела его чумазое лицо, грязные кепку и бороду и умные серые глаза. Надо же, спасибо.
Я горячо убеждала себя, что он видит перед собой лишь черный, почти бесформенный силуэт в балахоне и вуали, едва различимый в ночи.
Ты ж по этим местам много бродишь, сестра? спросил он. Извини, ты не встречала случаем девочку, худенькую, как тростиночка, по имени Лиана?
Я протянула ему кусок сыра.
Она высокая для своего возраста, продолжал он.
Но если ее накормить фасолью, она будет походить на твои четки, сестра, такая она щупленькая.
Сестра улиц ничего не ответит, сказала одна из дремал. Она никогда словечка не проронит.
Прошу прощения. В его диалекте кокни проскользнула джентльменская нотка. Спасибо за еду, сестра.
Он даже не подозревал, насколько он прав, не знал, что я на самом деле его сестра.
Ведь это был мой брат Шерлок.
Глава тринадцатая
Но в то же время я чувствовала себя удивительно паршиво, поскольку заметила, как дрогнул голос Шерлока, когда он говорил о худой девочке, рыдающей от горя, причем это точно была не искусная актерская игра.
Он же понимал, что я не живу в бедности. Он же знал, что мать оставила мне деньги.
Впрочем, миссис Хадсон наверняка рассказала ему, как я горько плакала у нее на крыльце.
Пропади оно все пропадом. Я так стремилась вернуть свою брошюрку, что не подумала о том, как это будет выглядеть в глазах Шерлока. Как, ну как мне убедить брата, что со мной все в порядке?!
Вот какие противоречивые мысли занимали меня, когда я подходила к конторе доктора Лесли Т. Рагостина, научного искателя.
Доброе утро, миледи! бодро крикнул Джодди, стоило мне переступить порог, и забрал мое ольстерское пальто.
Джодди, с раздражением сказала я, ты не думал, что другие служащие могут начать называть тебя каким-нибудь дурацким именем вроде Джеймса, Сесиля или Алджернона просто потому, что им так нравится?
Э-э... нет, миледи! То есть нет, мисс Мес- хол.
Вот видишь, Джодди. Я предпочитаю, чтобы ко мне обращались «мисс Месхол». А теперь принеси мне, пожалуйста, утренние газеты и чай.
Газеты меня не порадовали: от мамы так и не пришло весточки. Что ж, через день-другой...
Но мне ужасно хотелось посоветоваться с ней по поводу Шерлока. Как обойтись без ее мудрого совета? Отправить брату письмо? Но он был слишком умен и нашел бы меня по конверту.
Поместить в газете объявление, написанное тем же шифром?
Это значило предать наши семейные трудности огласке. Я и так задела гордость Шерлока и не хотела растоптать ее в пыль. Тем более что Майкрофт холодный, как остывший пирог с почками, он меня ни капли не тревожил тоже увидит и прочтет мое послание, и сложно представить, что за хаос тогда начнется...
Я не знала, как быть.
За свой рабочий стол я села в дурном расположении духа и, просмотрев скудную корреспонденцию доктора Рагостина, набросала на оборотной стороне одной из бумаг карикатуру на своего брата в тряпичной кепке и с выбившейся прядью. Настроение у меня тут же поднялось. Меня всегда тянуло рисовать, когда я сердилась или грустила. Выложив на стол стопку бумаги, я взялась за дело. Снова Шерлок, потом Майкрофт, мама и так далее. В основном это были портреты. Девочка в обносках, подметающая улицу. Дремалы на ступеньках работного дома. Леди Теодора в черных украшениях. А потом как-то совершенно ненамеренно лицо Александра Финча.
У которого почему-то получилась омерзительная усмешка.
Как так вышло?
Я откинулась на спинку стула, закрыла глаза и попыталась восстановить в памяти свое посещение универмага «Эбенезер Финч и сын». В голове всплыли фразы:
Чего еще ожидать от безумного анархиста?
Она читала «Капитал», и мы с ней обсуждали эксплуатацию рабочей силы.
Она хотела, чтобы я показал ей пролетариат. Но подозреваю, что она вышла из дома прямо через парадную дверь и сама приставила лестницу к окну.
Интересно, Финч-старший просто выругался в пылу недовольства или всерьез считал сына анархистом?
Я слышала, что «анархистов» обвиняли в закладывании динамита на станции Виктория, нападении на контору «Таймс» и попытке подорвать лондонский Тауэр, но, если не считать этих новостей, я ничего не знала об убийцах и их загадочных обществах. Кажется, они были чем-то схожи с марксистами?
И при этом Александр Финч заставил меня поверить, что достопочтенная Сесилия марксистка?
Почему же об этом ничего не упоминалось в ее дневниках?
Он настаивал на том, что достопочтенная Сесилия сама приставила лестницу к окну. Но если они были знакомы, он должен был понимать, что девушка с такой хрупкой фигуркой на это не способна.