Исхак уже который год летом ходил в колхоз на работы. Сёстры и мать работали в овощной бригаде, Исхак в полеводческой. К осени ему сёстрами была обещана тальянка с медными басами в награду за труд.
В один из июньских дней вороной жеребец привёз тарантас, в котором сидели Хаерлебанат и Сания.
Ещё за неделю до их приезда Исхак отодрал с окон доски, а мать и сёстры помыли в доме и в сенях полы, вытерли везде пыль, чтобы Хаерлебанат и Сания вошли уже как бы в обжитой дом. Однако Исхак, хотя он тоже принимал участие в этой коллективной уборке, зайти к Сание днём постеснялся. Встретились они только вечером.
Исхак томился в этот день, торопя время встречи. Ему казалось, что встретятся и сразу будут говорить без конца, рассказывать, как думали друг о друге, что думали Может, он рискнёт прочитать Сание свои стихи. Встретились и молча пошли рядом, искоса поглядывая друг на друга. Изменились, оба изменились не узнать Господи, до каких же пор ещё им меняться?
Исхак вытянулся, торчат из коротких рукавов большие, словно грабли, кисти рук, корявые пальцы с чёрными каёмками под ногтями. Лицо красное: обветрело в поле. В эту зиму он отпустил по-взрослому волосы, они топорщатся в разные стороны, придают опалённому солнцем лицу какое-то беспокойное, неуверенное выражение.
Хотя они почти одного роста, Сания рядом с Исхаком кажется совсем взрослой.
Она подросла за этот год в общем немного, но уже оформилась в складную девушку с тонкой талией и полной грудью, икры ног стали стройней, щиколотки тоньше. Косы она теперь укладывает на голове венком, лоб от этого кажется выше, а взгляд лучистых чёрных глаз мягче.
Они шли рядом, не касаясь друг друга, чувствуя какое-то внутреннее разочарование от этой вдруг наступившей сложности отношений, от неожиданной «взрослости». Столько готовились сказать, пока жили поврозь, а теперь слова не шли с языка, да и нужно ли было говорить их, эти слова, копились-то они для
другого, родного человека! А рядом идёт чужой Исхаку просто заплакать хотелось. Разве этой взрослой красивой девушке нужен он, длиннорукий подросток, нужны его неумелые стихи? А он-то так мечтал, так торопил сердцем эту встречу!..
Не сговариваясь, они свернули к кустарнику Ахми, сели на «своё» место, молча глядя на серебряную бескрайность полей, сливающихся с горизонтом.
А запруда где? спросила Сания дрогнувшим от неловкости голосом: безмолвие окружило и придавило их, чтобы нарушить его, требовалось усилие.
Плотина прорвалась ответил Исхак, и Сания вдруг услышала новые для себя басовито-мужские нотки в его голосе.
Почему она каждый год прорывается?
Теперь половодье с каждым годом становится всё более бурным.
Почему, Исхак? Речка всё больше мелеет, а половодье сильнее становится?
Исхак вздохнул глубоко, улыбнулся. Уж это он сумеет объяснить Сание, это его конёк! Он давно уже читает книжки по сельскому хозяйству, вырезает статьи из газет. Готовится стать агрономом
Леса вырубают, Сания Дождевые вешние воды не поглощаются землёй, не успевают. Кое-как окропят поверхность и стекают ручьями. Леса водяные копилки, а их вырубают.
Почему? Неужто люди не понимают, чем это грозит?
Не знаю, Сания Когда-нибудь, может, буду знать. Хотелось бы.
Теперь стеночка, воздвигнутая между ними в начале встречи, будто сломалась. Наступила прежняя простота. Исхак вскочил, протянул Сание руку, и они зашагали, взявшись за пальцы, по гребню холма, освещаемые луной.
Как бы мне хотелось показать тебе белорусские леса! Побродить там с тобой Ягоды, грибы Цветы какие
Я бы тоже хотел приехать.
Приезжай. Папа рад будет.
Откуда он обо мне знает?
Ты же мой друг
Исхак вспыхнул и, остановившись, заглянул Сание в глаза. Помолчал, хотел что-то сказать, потом, смущённо махнув рукой, пошёл дальше. Он был счастлив
Однажды Сания попросилась с ним на сенокос. Исхак, придя с гулянья, долго готовил для неё лёгкие грабли, тёр стекляшкой черенок, чтобы Сания не набила мозоли на ладошках, зубья тоже потёр стеклом. Лёг он, когда уже заря занималась, заснул и никак не мог проснуться. Слышал сквозь сон голос соседского мальчишки Вильдана:
Война! Война началась.
Думал, что это снится ему, потом заставил-таки себя открыть глаза, поднялся. День начинался пасмурный. Густой туман выжал на оконных стёклах слёзы, в избе было темно. Скоро просеялся мелкий нудный дождичек: нечего и думать о сене.
И потом какое тут сено война!.. Не верится, что это всерьёз, на самом деле. Страшное слово «война». Война!..
Исхак побродил по кричащей и плачущей суетящейся улице, потом забрался на сеновал, где Вильдан и мальчишки обсуждали деревенские новости, лёг, положив подбородок на сцепленные пальцы, слушал в полуха, размышлял.
Война
Вильдан поёт песню, которую часто передавали по радио: «Мы войны не хотим, но себя защитим, к обороне готовы недаром. И на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом!..»
В газетах вот тоже пишут: «Своей земли ни пяди не отдадим врагу, война будет идти на территории противника»
Если всё так легко и просто, почему же плачет жена Сафи-абый , который должен вечером явиться в военкомат? Почему он со скорбным лицом обнимает то жену, то детей? Тракторист, с мускулами, круглыми, как булыжник, победитель-батыр на всех Сабантуях?