В теперешней главе моей жизни, связанной с Бимолой и Никхилом, многое также остается скрытым. Покров не спал бы, если бы с моими идеями не произошло нечто неожиданное.
Мыслям, неотступно преследующим меня, подчинена моя внутренняя жизнь, но есть и другая часть моей жизни, и притом значительная, которая не поддается их воздействию. Отсюда весьма существенное расхождение между мной таким, каким меня видят другие, и таким, каков я на самом деле, расхождение, которое я всеми силами стараюсь скрыть даже от самого себя, чтобы не погубить не только свои планы, но и самое свою жизнь.
Жизнь это нечто неопределенное, клубок противоречий. Мы же, люди мыслящие, стремимся вылепить ее по угодному нам образцу и сообщить ей определенность, которая достигается только удачей. Все, перед кем склонялся мир, начиная с непобедимого Александра Македонского и кончая нынешним американским
миллиардером Рокфеллером, выбирали себе определенный символ меч или золотую монету и приспосабливали свою жизнь к этому символу, что и приводило их, в конце концов, к успеху.
Вот тут-то и начинается наш спор с Никхилом. Я говорю: «Познавай себя», и он говорит: «Познавай себя». Но в его толковании «познавай» значит как раз «не познавай».
Добиться того успеха, о котором ты мечтаешь, сказал он мне как-то, можно, лишь пойдя на сделку со своей совестью. Но душа выше успеха.
Ты выражаешься очень туманно, сказал я в ответ.
Ничего не поделаешь, возразил Никхил. Душа сложнее машины, поэтому если ты станешь разбирать ее по частям, как машину, чтобы добиться ясности понимания, то это ничего тебе не даст. Определить успех много легче, чем определить, что такое душа. Добиваясь успеха, легче всего потерять душу.
Но где она находится, эта замечательная душа? спросил я. На кончике носа или на переносице?
Там, где она может познать себя в бесконечном и стать выше земных успехов.
Ну, а как ты связываешь все это с нашей работой на благо родины?
Так ведь это одно и то же. Если страна ставит себя и свои дела превыше всего, она достигает успеха, но теряет душу. Если же она стремится к истинному величию, то успеха она может и не добиться, но душу обретет обязательно.
Где ты видел в истории тому примеры?
Человек достаточно велик, чтобы не считаться ни с успехами, ни с примерами. Возможно, что примеров нет. Внутри семени тоже нет цветка, есть только зародыш. Впрочем, разве примеров действительно нет? В течение многих веков Будда почитался в Индии, но разве это почитание результат его деятельности?
Нельзя сказать, чтобы я совершенно не мог понять точки зрения Никхила. В этом-то и кроется для меня опасность. Я родился в Индии, и яд духовных исканий течет у меня в жилах. Как бы громко я ни провозглашал, что идти путем самоотречения безумие, я никогда не был в состоянии окончательно от него отказаться. Этим и объясняется то, что в нашей стране происходят сейчас такие удивительные вещи. Нам одинаково нужны и религия и патриотизм. Нам нужны и «Бхагавадгита» и «Банде Матарам». Но ведь от этого страдает и то и другое, гром салюта сливается со звуками флейты, и мы уже не различаем их. Я задался целью прекратить эту неразбериху. Я восстановлю воинственную музыку в ее прежней силе, ибо звуки флейты приведут, в конце концов, нас к гибели. Мы не будем стыдиться победного знамени инстинкта, которое вручила нам мать-природа, мать Шакти, мать Дурга, посылая нас на поле брани. Инстинкт прекрасен, инстинкт чист чист, как цветок орхидеи, не нуждающийся в омовении.
Один вопрос неотступно преследует меня: почему я допустил, чтобы моя жизнь так тесно переплелась с жизнью Бимолы? Я ведь не шкурка банана, которая несется по волнам и цепляется за каждый сучок.
Я уже говорил: если жизнь ограничивать только шаблоном идеи, то идея придет в столкновение с жизнью и человек окажется за ее пределами. То же произошло и со мной.
Я вовсе не ощущаю ложного стыда оттого, что Бимола стала предметом моего страстного желания. Не может быть никаких сомнений в том, что такое же чувство влечет и ее ко мне. Поэтому она моя по праву. До поры до времени плод висит на ветке. Но это не значит, что он должен вечно так висеть. Всю свою сладость, весь свой сок этот плод накопил для меня. Смысл его существования в том и состоит, чтобы отдать себя в мои руки. Это его естественное предназначение и истинная добродетель, и я сорву этот плод, чтобы не дать ему пропасть зря.
Меня раздражает, что я сам запутываюсь. Бимола в моей жизни какое-то наваждение. Я рожден для власти, для того, чтобы вести за собой народ, куда захочу. Чернь мой боевой конь. Я оседлал его, в моих руках поводья. Я один знаю, куда будет направлен его бег. Тернии будут впиваться ему в ноги, грязь забивать копыта, но я не дам ему рассуждать и буду гнать его. Этот конь ждет меня у двери, он грызет удила и нетерпеливо бьет копытом. От его звучного ржания содрогается небо.
А я? О чем я думаю? Чего жду? Зачем день за днем упускаю блестящие возможности?
Прежде я воображал, что подобен урагану, что сломанные и оборванные мною цветы только устилают мой путь и не смеют задерживать моего движения вперед. Но теперь я не ураган, я вьюсь вокруг цветка, подобно шмелю.