и мужчину. И как не портит женщину обилие драгоценностей, так не портит ее и правда, приукрашенная и расцвеченная ложью.
Я вышла из комнаты. На веранде стояла меджо-рани и смотрела сквозь щелки опущенных жалюзи.
Что ты здесь делаешь? спросила я.
Подсматриваю, ответила она шепотом.
Когда я вернулась, Шондип-бабу ласково заметил:
Вы, наверно, почти ничего не ели сегодня.
Я очень смутилась. В самом деле, я вернулась слишком быстро. Стоило только прикинуть в уме время, и можно было бы без труда заметить, что еда отняла его у меня немного по сравнению со всем остальным куда меньше, чем того требовали правила приличия. По мне и в голову не приходило, что кто-нибудь займется таким подсчетом. По-видимому, Шондип-бабу заметил мое замешательство, и от этого я смутилась еще больше.
Конечно же, вы хотели бежать отсюда, сказал он, как бежит в лес от людей пугливая лань. И я тем более пеню, что вы сочли возможным сдержать свое слово и вернуться.
Я не сумела достойно ответить и, вся красная от смущения, забилась в угол дивана. Теперь уже ничего не оставалось от созданной моим воображением Шакти, величественной и гордой, чье появление и благосклонный взгляд венчали бы Шондипа-бабу гирляндой победы.
Шондип-бабу затеял спор с моим мужем. Сделал он Это намеренно, зная, что именно в пылу спора особенно ярко проявляется его блестящий дар оратора, его остроумие. Я не раз замечала это впоследствии он никогда не пропускал случая поспорить, если при этом присутствовала я.
Шондип-бабу прекрасно знал мнение моего мужа относительно мантры «Банде Матарам».
Значит, ты считаешь, Никхил, сказал он с легким вызовом, что в патриотических делах нет места фантазии?
Нет, Шондип, я считаю, что в некоторых случаях вполне допустимо давать волю фантазии, но злоупотреблять этим не следует. Я хочу знать правду только правду о своей родине. Мне становится стыдно, меня страшит, когда вместо правды приходится слушать магические заклинания, затуманивающие человеческий мозг.
Но то, что ты называешь магическим заклинанием, я называю истиной. Родина олицетворяет для меня бога. Я преклоняюсь перед Человеком вообще и верю, что именно в нем и в родине проявляется все величие божье.
Но если ты действительно веришь в это, то для тебя должны быть равны все народы и все страны.
Ты прав, так должно быть, однако возможности мои ограничены, поэтому весь пыл своего преклонения я отдаю богу своего отечества.
Все это так, только мне не совсем ясно, каким образом ты сочетаешь такое преклонение перед богом с ненавистью к другим народам.
Ненависть и преклонение неразделимы. В битве с Махадевой, одетым в тигровую шкуру, Арджуна завоевал себе друга . Если мы будем готовы сразиться со всевышним, он, в конце концов, ниспошлет нам свою милость.
Значит, те, кто предан родине, и те, кто приносят ей вред, одинаково служат всевышнему? Зачем ты же тогда так горячо проповедуешь патриотизм?
Это совершенно другое. Когда дело касается отчизны все решает сердце.
Почему не пойти дальше? Поскольку бог проявляется в нас самих, не следует ли в первую очередь сотворить культ из собственного «я». Кстати, это будет очень естественно.
Никхил, все, что ты говоришь, плод сухих умозаключений. Разве ты совсем не признаешь то, что принято называть душой?
Я тебе скажу совершенно откровенно, Шондип, возразил мой муж, когда вы пытаетесь оправдать содеянную несправедливость своим долгом или выдать порок за высокое моральное качество, больше всего страдает во мне именно душа. Тот факт, что я не способен воровать, объясняется вовсе не моей способностью логически мыслить, а тем, что я питаю к себе некоторое уважение и имею кое-какие идеалы.
Внутренне я кипела от негодования и, не в силах далее сдерживаться, воскликнула:
Разве история Англии, Франции, Германии, России и всех других цивилизованных стран не есть история бесконечных грабежей и разбоя во имя блага родины?
За эти грабежи они понесут ответ, некоторые уже несут его, а история еще далеко не закончена.
Прекрасно, подхватил Шондип-бабу, и мы так сделаем. Сперва мы обогатим казну нашей родины похищенными сокровищами, а затем через несколько лет, окрепнув достаточно, дадим ответ за свои деяния. Но мне интересно знать: кто те, которые, по твоим словам, несут ответ за это?
Когда пришло время Риму расплачиваться за свои грехи, мало кто из живущих в то время понял это ведь до самого конца богатства его, казалось, были неистощимы. То же самое происходит и
сейчас мы не замечаем, как расплачиваются за прошлое огромные цивилизованные государства-хищники. Но скажи мне, неужели ты не видишь, как придавливает их страшное бремя грехов, которые они тащат на своих плечах, как вся эта лживая политика, обманы, предательство, шпионаж, попрание истины и справедливости во имя сохранения своего престижа все более и более обескровливают их культуру? Я считаю, что те, для кого нет ничего святого, кроме родины, кто равнодушен даже к истине, равнодушен, в конце концов, к самой родине.