Работает в депо? Кем? спросил Иван Павлович.
Старик пожал плечами:
Слесарь она, помощница в ремонтной бригаде. Девка крепкая, с инструментами управляется, как мужик. Хотя по ней и не скажешь красивая, что глаз не отвести! Работает день и ночь, говорят, от тоски спасается. Он посмотрел на конверт. Это письмо ей? От кого?
От Федора Травина, ответил Иван Павлович.
Надо же! Жених ее! Так вы сами отнесите! Она так обрадуется! Каждый день ко мне заглядывает, все спрашивает нет ли весточки? А тут вы.
Иван Павлович замялся понимал, что вместе с письмом принесет еще одну весть, не радостную, горькую.
Нужно отнести, шепнула Женя, тоном, не терпящим возражений.
Доктор и сам это понимал.
Хорошо. Отнесем.
Холодный ветер пробирал до костей. Трое шли по запасным путям, вдоль санитарного поезда, в сторону депо. Вдалеке лаяла собака.
Иван Палыч было хмурым. Евгения, кутаясь в платок, шагала рядом, её глаза, обычно живые, были теперь полны тревоги.
Эх, не дело это, не дело Как ей сказать? все не умолкал Сверчок.
Депо раскинулось вокруг: приземистые кирпичные здания с закопчёнными стенами, ржавые рельсы, заваленные углём, деревянные сараи.
У путейца довольно быстро узнали где можно найти Ольгу. Над ее мастерской торчала жестяная труба, выпуская слабый дымок. Фонари, подвешенные на столбах, мигали, отбрасывая пятна света на груды досок и старых шпал.
Иван Палыч шёл молча, думая о Фёдоре, которого оперировал Завьялов.
«Кровотечение мелькало в голове. Война, нехватка ниток, усталость врача. Такое бывает» Словно бы выискивая оправдание случившемуся думал доктор.
Подойдя к дверям мастерской тяжёлым, деревянным, с облупившейся краской они услышали голоса. Сквозь щель пробивался свет керосиновой лампы, и доносился низкий, уверенный голос Завьялова.
Все переглянулись. Он то что тут делает?
Прильнули к двери, вслушиваясь.
Оля, послушай, Фёдор твой жив-здоров, я его спас, произнёс Завьялов. Пуля в грудь попала, да, страшное конечно ранение, но я зашил, как надо. Тонко сработал. А он, дурень, сбежал, бросил тебя. Видать, не так уж и любил.
Какого выдохнул Сверчок.
Но Женя сразу же отвесила ему затрещину, показав молчи!
Сбежал? раздался женский голос, полный боли. Как
Вот так, Олечка. Бывает и такое.
Не может быть!
Может, Олечка, может. Он сам мне лично говорил. Что нашел одну девчину в Москве. Я ему говорю одумайся, у тебя такая девушка красивая он же мне фотокарточку твою показывал. А он ни в какую разлюбил говорит. А я бы, Оля, не сбежал. Меня бы целовать надо было, и ждать, как ты его ждала.
Раздался едва слышный всхлип.
Брось тосковать, Оля. Я тут, рядом. И я лучше Фёдьки твоего дурака, поверь.
Евгения, услышав, ахнула, прикрыв рот.
Иван Палыч и сам уже едва держался. Вот ведь подонок
Иди сюда, Олечка, обниму тебя, приласкаю
Иван Павлович ударом ноги распахнул дверь и ворвался в мастерскую.
Мастерская была тесной: верстаки завалены инструментами, в углу тлела печка, керосиновая лампа бросала дрожащий свет на стены. Ольга, в рабочем фартуке, с молотком в руке, стояла у верстака, её лицо было бледным.
«И в самом деле симпатичная», успел мельком отметить про себя Иван Павлович.
Завьялов, в расстёгнутой шинели, замер, увидев ворвавшихся. Увидеть здесь своего коллегу он явно не ожидал. Иван Палыч, с письмом в руке, шагнул вперёд, его глаза горели:
Завьялов, паскуда, хватит лгать! глаза доктора горели от ярости.
Что ты тут что вы тут
Почему правду не расскажешь? прорычал доктор.
Какую еще правду?
Ольга, Фёдор не сбежал, повернулся к девушке Иван Павлович. Не слушайте этого подонка! Парень ваш Он умер. От кровопотери. На твоём столе, Степан Григорьич!
Ольга ахнула, её молоток звякнул о пол, глаза наполнились слезами. Евгения подскочила к девушке, принялась утешать.
Окончательно растерянный Завьялов отступил к верстаку, его лицо покраснело, усы дрогнули:
Обвиняете меня в чём-то, Иван Палыч? Его голос был резким, но в глазах мелькнула паника.
Во лжи! отрезал доктор, швырнув письмо на верстак. Ольга, мы нашли это в третьем лазаретном вагоне, под обшивкой. Твоё письмо Фёдору. Он не сбежал, он умер, а Завьялов спрятал письмо, даже не отдав его получателю!
Ольга, дрожа, взяла конверт. Прочла первые строки «Милый мой Фёдор» и разрыдалась, осев на пол.
Завьялов, стиснув зубы, шагнул к Ивану Палычу, его кулаки сжались:
Ты на что намекаешь? Я обвинять себя не позволю! Фёдор да, умер, но я сделал всё, что мог! Ниток не хватало, война, чёрт возьми! А ты мне тут морали читаешь?
Морали? рявкнул Иван Палыч, не отступая. Ты Ольге голову морочишь, врёшь, что Фёдор сбежал, да ещё намёки строишь, чтоб она тебя ждала! Подло это, Степан Григорьич!
Ольга, всхлипывая, подняла голову, её голос дрожал:
Зачем?
Завьялов, багровея, рявкнул:
Да пожалел я тебя, дура! К чему тебе знать, что он сгинул? Лучше бы меня слушала, я б не бросил!
Сверчок, не выдержав, кинулся к нему, но Иван Палыч перехватил его:
Стой! Не лезь! и сам сжал кулаки, шагнул ближе к Завьялову.
Завьялов, оскалившись, толкнул Ивана Палыча в грудь:
Ну, давай, Петров, раз такой праведник! Ударишь?
Евгения крикнула: