А это зачем?
На всякий случай, чтобы не заблудиться. Ишь как метет света белого не видно!
С ними пошли также еще двое санитаров. Кто взял лопату, кто лом.
С трудом пробираясь вдоль поезда, группа держалась за поручни, чтобы не сбиться с пути. У головы состава, где паровоз уткнулся в занос, их встретил сплошной вал снега, скованный льдом. Иван Палыч, прикрывая глаза от ветра, ткнул ломом в занос инструмент отскочил, едва оставив царапину. Лёд был плотный, как камень, толщиной в две ладони, а местами и толще.
Чёрт возьми, пробормотал Глушаков, стряхивая снег с усов. Это не занос, это крепость! Как такое вышло?
Иван Палыч, оглядев белую стену, задумался.
Степь, Трофим Васильич. Здешний климат он коварный. Он указал на горизонт, где метель скрывала всё. Вчера днём было тепло, почти под ноль, снег таял, намок. Ночью ветер поднялся, замело линию горкой. Потом ударил мороз, да с ветром. Снег сперва подтаял, потом замёрз, а вьюга накидала ещё сверху. Ветер спрессовал его, а мороз сковал
в лёд. Вот и вышла горка ледяная ни ломом, ни лопатой ее не взять. Айсберг настоящий.
Санитар добавил:
В степи так часто, господин доктор. Ветра тут дикие, снег сбивают в пласты. А как оттепель с морозом сменяются всё каменеет.
Глушаков сплюнул в снег.
А ну-ка, дай я!
Он взял лом и принялся бить. Работал упорно, минут тридцать, но за эти полчаса отдолбил разве что небольшую ямку размером с ведерко.
Туды тебя в коромысло! тяжело дыша, выругался он. И в самом деле крепкий! А ну давай все вместе! Навались!
Пыхтя, принялись за работу.
Долбили час, на совесть, выкладываясь, но очистили лишь малую часть узкую полоску в ледяной корке, едва на локоть вглубь.
Санитар Левкин выдохнул:
Господин доктор, это каторга! Лёд как камень, а занос длинный, саженей на десять. Если в три смены, день и ночь, то дней пять уйдёт, не меньше.
Иван Палыч, тяжело дыша, опёрся на лом.
Пять дней Он оглядел занос, потом паровоз, засыпанный снегом. Как не печально, но расчеты Левкина были близки к истине. Раненых столько не продержим, да и Марина Он замолчал, чувствуя, как усталость сковывает плечи. Да и хватит ли столько угля?
Глушаков сплюнул в снег.
Пять дней, чёрт возьми! А если вьюга ещё накидает? Он махнул рукой. Пошли назад, в поезд. Перемёрзнем тут, толку мало. Там будем совещаться.
Группа, продрогшая и измотанная, побрела к вагонам.
В штабном вагоне принялись отогреваться горячим чаем. Едва прикоснулись к кружкам, как затрещал телеграф.
Лента! радостно воскликнул Сидоренко. Ответ пришел! он подслеповато принялся читать: Из управления Зубцовской линии пишут: помощь будет, бригаду с клиновидными плугами вышлют. Но не сразу вся техника занята на расчистке линии у Ржева-Балтийского. Там два эшелона застряли.
Это хорошо, осторожно произнес Глушаков. Но вот то, что сроков не сказали Можем тут и день, и два, и три простоять.
Проклятая степь, тихо буркнул Сидоренко. Тогда долбить лед будем.
Пять дней?
Ну может и не пять. Может меньше.
А разве это что-то меняет? Людей только почем зря измотаем а им, помимо расчистки, еще и основные свои обязанности выполнять нужно будет. Представь, как трястись руки будут у Ивана Павловича, когда он после таких дополнительных работ на операцию пойдет! Я бы не хотел в такой момент ему под скальпель попасться.
Что же тогда делать? спросил Иван Павлович.
Ждать, сухо ответил Глушаков.
Господа, все вы уже прекрасно знаете, что наш поезд встал из-за ледяного заноса. Хочу лишь сказать, что мы получили ответ бригада снегочистителей идёт, но придётся подождать. Грейте печи, берегите силы. Сообщите всем. Раненым лежать, сёстрам следить за повязками. Он кашлянул, потирая щёку, обожжённую пулей Иванькова. И главное без паники! За работу!
И началось томительное ожидание спасения.
В вагонах было холодно, печи едва грели берегли дрова и уголь. Неизвестно сколько ее предстояло стоять в снежном плену, поэтому и экономили.
Прошёл первый день. Персонал работал без устали: Женя и сёстры милосердия меняли повязки, Иван Палыч проверял раненых, особенно рядового с осколочной раной живота, чья температура ползла вверх. Даже Завьялов, до этого смотревший на все скептически, в сторонке, стал чаще захаживать к раненным, особенно к солдатам. Подолгу засиживался там.
Сами раненые скучали. Кто мог, втихаря играл в карты, другие шептались, пересказывая слухи про фронт и войну.
Метель за окнами то ревела, сбивая с ног санитаров, проверявших паровоз, то ненадолго затихала, открывая вид на белую пустыню степи.
Ко второму дню начало ощущаться скапливающееся напряжение. Санитары шептались о проклятой степи, сёстры вздрагивали от каждого скрипа вагона, а раненые ворчали, устав от боли и неизвестности. Иван Палыч и сам устал этот снежный плен давил на мозги.
Сидоренко от идеи победить затор не отказался. Хирургов не трогал, заручившись помощью лишь у санитаров Левкина, Харалампиева и фельдшера Антона Никешина. Этой компанией, после основной своей работы, они выходили на улицу и долбили лед да так упорно, что во всех вагонах были слышны звонкие удары лома и хруст лопаты, отгребающей шугу.