Это был момент истины, когда она поняла, что хозяин (ее муж) это всего лишь соломенное пугало и что у нее столько же способностей к творчеству, сколько и у него. Будучи в курсе деятельности движения «Искусства и ремёсла», Берлинского сецессиона и их высокой оценки декоративного искусства и ручного труда, Крузе увидела в куклах возможность заявить о себе, освободившись от художественной опеки мужа .
В дизайне харáктерных кукол Крузе сформулировала новое видение куклы такой, которая действительно будет воспитывать материнские чувства, а не предоставит формальные знания о том, как управляться с кухней. Крузе считала, что женщины больше подходят для занятий кукольным дизайном именно потому, что благодаря своим традиционным ролям матери и домашней хозяйки они знают о воспитании то, чего не знают мужчины. Она писала: «Я точно знаю, какой должна быть кукла единством первозданности и естественности». Художница была убеждена, что куклы имеют глубокое эмоциональное значение, в противовес техническому. Она утверждала, что они должны быть «чем-то, что можно любить что разбудит любовь» в ребенке. По ее мнению, кукол могла делать только женщина, мать, поэтому куклы должны были быть частью женского мира, из которого следует исключить мужчин. Кроме того, Крузе заявляла, что ручной труд является для нее «принципом, которому она никогда не изменяла и не собирается изменять только руки [в противовес машине] могут воплотить то, что чувствует сердце» .
Очевидно, что Крузе не отрицала важнейшей роли материнства в жизни женщины. Но, заявив, что женщины обладают равными с мужчинами художественными способностями, она переформулировала смысл материнства. У женщин есть «способность создавать связи с другими людьми и поэтому они особенно подходят для ведения дел», заявляла Крузе. Благодаря своей материнской роли женщина «хорошая слушательница и у нее лучше развито чутье» в отношении того, чего хотят и в чем нуждаются мальчики и девочки . Как и у кукол Каулитц, у кукол Крузе были индивидуализированные лица и простые тела. Одна за другой появлялись куклы, похожие на детей все более младшего возраста, пока наконец Крузе не дошла до куклы младенца.
Ил. 6.2. Харáктерная кукла Кете Крузе, ок. 1924
Чтобы понять, какими были куклы Крузе, одетые в идеализированные народные костюмы (ил. 6.2), сравним их с фабричными куклами конца XIX века. У последних были пластичные тела, настоящие человеческие волосы, подвижные сочленения, закрывающиеся глаза и бессчетное множество аксессуаров. По мнению Крузе и других покупателей игрушек (преимущественно матерей), эти коммерческие игрушки выкачивали из игры всю душу тем, что уничтожали пространство воображения. Куклы Крузе трогали именно тем, что делались из ткани. Они были неопределенного пола, с неповторимыми детскими чертами лица. Там, где фабричные куклы были жесткими, куклы Крузе были мягкими; там, где фабричные были конкретными, куклы Крузе обобщенными; там, где куклы массового производства были закрытыми, куклы Крузе были открытыми. Для многих покупателей куклы ручной работы знаменовали собой воспитание (Bildung), и этому искушению невозможно было противостоять. Как говорилось в рекламе, эти куклы не бьются и выдерживают частые стирки. Куклу можно одеть как девочку или как мальчика, ею можно играть дома и на улице. Такая кукла заключала
в себе лишь самый минимум социальных презумпций.
Но одно дело переосмыслить форму куклы в теории, и совсем другое продавать их, будучи предпринимателем. К ноябрю 1911 года закупщик из США заказал для доставки к рождественским каникулам 150 харáктерных кукол. В этот момент у Крузе не было ни помощи, ни материалов. Ей нужно было покупать все самой. И скоро каждый клочок мебели в ее квартире оказался покрыт беспорядочным скоплением «кукольных ног, рук, поп и прочих деталей». Она вспоминала, как некоторые торговые агенты и представители солидных игрушечных фирм заглядывали к ней и лицезрели женщину, в суете метавшуюся по гостиной. Этот беспорядок в берлинской квартире Крузе резко контрастировал для них с организованным и рациональным изготовлением кукол на фабриках. В записях Крузе читаем, что вечером Макс спускался с чердака и направлялся к своему большому креслу. Прежде чем сесть в него, он сметал на пол всех кукол и все их детали, а затем начинал нещадно критиковать работу жены, которой она, по его мнению, занималась совершенно без толку: лучше бы подала ему ужин. Даже если эта история и выдумка, в ней есть доля правды: создание реформированных кукол для Крузе стало частью борьбы против эгоистичной и недалекой гендерной гегемонии, которой были отравлены все попытки мужчин сделать удачные игрушки. В автобиографии Крузе Макс, помимо прочего, предстает еще и метафорой насквозь мизогинного общества Германской империи общества, которое препятствовало как саморазвитию женщин, так и их попыткам изменить его .