В учебнике для девочек, написанном Дороти Килнер (17551836) в 1780 году, пошив кукольной одежды назван первым упражнением в ведении домашнего хозяйства. По мнению Килнер, эта практика, будучи проявлением самоотдачи и заботы, предвосхищает материнство. В одном из писем, желая показать доброту и любовь девочки к своей больной и отсутствующей сестре, автор пишет, что та решила «посидеть и спокойно поработать» вместо того, чтоб играть. «Так она и сидела прилежно, пока не доделала сумочку; а когда доделала, взяла куклу [отсутствующей девочки] и повязала ей сумку» . Несколько лет спустя выходит книга Сары Триммер (17411810), где кукла снова вписывается в педагогический проект. Триммер четко формулирует мысль, что от кукольной одежды и аксессуаров девочки должны плавно переходить к тому, чтобы делать одежду для детей. В книге, которая, по сути, является набором поучительных историй, кукла готовит девочку не только к материнству, но и к милосердию по отношению к бедным. В первой истории, которая начинается словами «У мисс Джейн Бонд была новая кукла», в качестве примера юного трудолюбия показана девочка, сделавшая юбку для своей куклы. А в последней истории Триммер повествует о двух девочках, которые собирались было сделать чепчик для своего «младенца», но когда мама советует им использовать свои умения с пользой и сшить чепчик для настоящего ребенка, родившегося у соседей-бедняков, девочки с радостью соглашаются и заявляют, что «никогда в жизни еще не чувствовали такого удовольствия от работы, как от шитья для этой живой куклы». А также «радуются, что научились шить для своих деревянных кукол, потому что иначе не знали бы, как помочь» . Так книга Триммер приводит этот процесс к логическому концу, и уроки шитья кукольной одежды приносят настоящую «пользу».
В этих дидактических дискурсах кукла это уловка. Ее назначение вести ребенка не к игре, а к плодотворному труду.
Однако дидактическая литература не лучший показатель того, работала или нет продвигаемая в этих книгах идеологическая программа. Девочки могли не любить кукол или не усваивать прививаемых им уроков материнства. Британская актриса Фанни Кембл вспоминает в своих мемуарах, что чувствовала отчуждение по отношению к своей детской кукле, которую получила в подарок примерно в 1815 году:
Мисс Б. я обязана первой на моей памяти куклой. Роскошная восковая особа, в белом муслиновом платье с вишневыми лентами, по желанию дарительницы получила имя Филиппа, в честь моего дяди. Мне никогда не нравились куклы, я не любила их, но помню, что ощущала какую-то гордость за то, какой великолепный у меня первенец. От кукол у меня всегда оставалось чувство мрачной насмешки над человечеством, которое они якобы изображают. В самом существовании куклы, в том, что она похожа на младенца, было для меня что-то зловещее, если не сказать жуткое. Я испытывала нервную, смешанную со страхом, неприязнь к этим улыбающимся подобиям, которых девочки обязаны любить и испытывать к ним что-то вроде материнского чувства .
Так что хотя, возможно, куклы-манекены и задумывались для определенного использования, их переделали подо что-то совсем иное и они перешли из одной категории в другую. Сделанная в полный рост восковая фигура младенца с закрытыми глазами предназначалась, как считается, для обета исцеления больного ребенка в Португалии в конце XVII века. Но прежде чем она попала в Музей Виктории и Альберта в 1917 году, ею, как куклой, играло несколько поколений детишек на постоялом дворе в Кентербери . Поскольку игра постоянно превращает предметы в то, чем они не являются, в ней всегда присутствует субверсивный потенциал. Вспомним слова Вальтера Беньямина: «самые устойчивые
изменения в игрушках никогда не были результатом стараний взрослых, будь то педагоги, фабриканты или писатели, но всегда происходили вследствие детской игры. Даже самая царственная кукла, будучи заброшенной, разбитой или починенной, превращается в толкового товарища-пролетария в детской игре-коммуне» .