Давай! Чего ты боишься. Не будь занудной букой. Швырни в них. Хохотала, подзадоривая Инглия.
Нет! Дед осерчает. Он не любит, когда его прихожан обижают. Мотнул головой Богумир, нахмурив брови. Не хочу его злить попусту.
Да кто их обижает? Мы просто немножко припугнем. Посмотрим, как они бегать будут, да неистово молиться проявлению божественного чуда, а мы посмотрим, да посмеемся. Деду никто не расскажет. Настаивала девушка, подмигивая глазом, прикрытым томными длинными солнечными ресницами, в котором задором сверкало искушение.
Ну если только никто не расскажет... Парень начал склоняться поддержать авантюру, слишком уж заманчивое предложение. Веселье должно получиться необычным и зрелищным. Но память о том, как в последний раз дед таскал его за чуб и приложил в гневе, вдоль спины, искрящимся молниями посохом, все еще сдерживала порыв.
Ну что же ты, не уж-то испугался? Или мамка с папкой не дозволяют? Не унималась Инглия, скривив окрасившиеся тонким пунцовым ехидством губы. Что тебе сделают родичи? Пожурят немного, дома под замком подержат, всего и делов... Не навсегда же это, через век другой выпустят, что нам бессмертным богам такое короткое время?.. Мелочь. Зато в сласть повеселимся и будет, что вспомнить в заточении. Она с наивным видом, девичий обиды надула вдруг ставшими пухлыми, и соблазнительными губки, сложив их бантиком, это выглядело так по-детски наивно и мило, что Богумир не смог более сопротивляться и согласился.
Ох и оторва ты, Инглия. Уговорила. Будь что будет. Авось нам в помощь. Богумир выдернул из-за пазухи цветастого, расшитого лунным светом хитона (новомодной одежды божественной молодежи, стоящего уйму божественной энергии), осколок всполоха молнии, отломленный и сворованный с посоха деда, высшего бога пантеона, самого Перуна. Размахнулся, прищурив левый глаз, засмеялся в предвкушении, подмигнул спутнице, прицелился, и метнул его вниз, в сборище молящихся прихожан, как простое копье.
В небе громыхнуло раскатом, и молния, электрическим разрядом, разорвав замерзшее зимним холодом пространство, с шипением сорвалась вниз, расколов на две части идола Перуна в капище, разметав молящихся прихожан и, забавно вскрикнувшего, и кувыркнувшегося через голову волхва. Осколки истукана, разлетевшись со свистом, в разные стороны, вспыхнули ярким пламенем фонтанчиков бенгальского огня, оставив после себя только кучки дымящегося, черного с синевой пепла.
Ну ты и бедовый. Расхохоталась дочь солнца. Зачем было Перуна-то крушить? Надо было рядышком ударить. Теперь дед тебе точно чуб вырвет, и посохом хребет выправит.
Промахнулся я. В глаз что-то попало. Нахмурился на насмешку обидой внук бога.
Ага. Еще сильнее развеселилась подруга. Мошка попала. Или соринку ветром надуло, болтун. От такого количества выпитого нектара мир у тебя в глазах двоится, вот и не попал.
Да я любого перепью. Надулся парень. Мне равных в этом нет, Параскева-Пятница тому свидетель.
Верю, богиня разгула врать не станет, она само проявление чистоты помыслов и искренности. Не останавливаясь хохотала Инглия. Смотри там какая паника поднялась. Вот умора. Указала она рукой вниз, где действительно воцарилась хаотичная суета. Здорово у тебя получилось...
Кажись девку зацепило, они ее откачивают да деду молятся. Вон как волхв хмурится. Видать что-то серьезное. Парню стало мгновенно не до шуток. За такое ни Перун, ни отец, Даждьбог по головке не погладят, тут и матушка Морена не поможет своим заступничеством. Вот же угораздило. Лишь бы не померла болезная.
Да что она тебе. Махнула беспечно рукой подстрекательница. Одной больше, одной меньше. Девок много, а если станет недостаточно, так Лель, любви людишкам немного поболее обычного подбросит. Бабы еще нарожают, они для того и созданы. Лучше подумай, что деду врать будем. Разгневается громовержец за свой намоленный идол.
Полетели отсюда, не хватало еще, что бы нас заметили. Скажем что знать ничего не знаем, и ведать не ведаем, какое такое капище. Не было тут нас. Доказательств нет, а без них карать не будут. Пробурчал недовольно Богумир.
Два темных облачка метнулись по небосводу, и скрылись, проплыв против ветра за горизонт, а в капище в этот момент, боролись за жизнь изуродованной дочери кузнеца, молясь богам и не понимая, чем их разгневали.
***
Перун был зол. Таким Даждьбог его еще не видел. Черная туча, клубящаяся над головой, плюющаяся кривыми молниями, и искрящийся посох, говорили о божественном гневе, лучше любых слов. Он сидел на золотом троне, в мареве иномирья, откинувшись на высокую, испещренную замысловатыми рунами божественного писания спинку, и сверлил глазами подрагивающего от страха сына, постукивая в задумчивости указательным пальцем по гнутому в виде змеи, рубиновому подлокотнику
Правь, это место богов. Здесь они живут, и отсюда смотрят свысока на мир Яви. Отсюда они вершат судьбы смертных, копошащихся внизу своими земными, ничтожными делами людей, и духов, тех кто после кончины не дошел до владений богини смерти, Морены, мира Нави, а застрял душой между двумя мирами на кромке небытия.