- Вообще-то, я белый и пушистый, мухи не обижу, если она мне на голову срать не сядет. А песня не моя. Гребите давайте, скоро поворот в протоку. И дорогу запоминай получше.
- Запомню, не дурной, - проворчал Мигач.
На разбойничью заимку пришли когда в лесу поселился неуютный сумрак. Резко посвежело, ветер шумел в кронах без перерыва. Как бы дождик ночью не собрался, под крышу единственной землянки мы всей гурьбой не засунемся. Быстро наломали сучьев, развели костерок чуть поодаль от прежнего места, где промокшей от недавних ливней грудой бугрились поражающие обоняние останки погребального сожжения.
При свете двух факелов в руках Жилы и Первака Мигач осмотрел и почистил раны Невула. Затем кривой рыбьей костью вместо иглы и тонкой нитью из растительных материалов сноровисто заштопал обе дырки в теле долговязого лучника. Во время процедуры Невул кряхтел и строил страшные гримасы, но от обезболивающего удара дубиной по голове дальновидно отказался. На свежие швы под повязки Мигач подсунул листочки какой-то травы, но точно не
подорожника.
Закончив с Невулом, повечеряли, сразу ополовинив запасы съестного. Приложились к шитому из кожи бурдючку с хмельным кваском, любезно предоставленным Лунем и стали раскладываться на ночевку, но перед тем я огласил свое распоряжение никому не покидать расположения в течении ночи и всего следующего дня. Сторожей выставлять не стали, но Жилу с Одинцом я озадачил спать в пол-глаза. Хоть и подцепил я смолян на крючок, а все же
Спать под открытым небом люди собрались привычные. Кроме нас с Младиной. Поэтому мы без возражений со стороны спутников обосновались под крышей пропахшего сыростью и пылью земляного убежища, не забыв прихватить с собой страдающего от боли в растревоженных ранах Невула. Там два топчана, нам хватит.
Едва умостив голову на сложенный втрое старый мешок, я нырнул во временное небытие.
- Где смоляне? - выбравшись утром из землянки набросился я на Одинца, едва заметив, что в лагере отсутствуют Первак с Втораком.
Продрых я, однако, опять дольше всех. Стрелки «Роллекса» уверенно приближались к десяти. Костер горит, пятеро рядом ошиваются, один на боку лежит, двоих нету.
- На охоту ушли, - заявил излишне шустрый паренек отведенный мной в сторонку от общего скопища.
- На какую еще охоту? С дубинами и с ножами?
- Я, батька, в прошлый раз немного оружия припрятал, что с них нападало, - Одинец указал на погребальное пепелище. - Три ножа, два топорика и лук. Плохонький, но сказали и такой сойдет.
- А стрелы они где взяли?
- Сделали, Стяр, ты чего? - удивился Одинец. - Горсть наконечников тут тоже завалялась. Будут скоро, в этом лесу дичины хоть отбавляй.
- А кому было сказано не покидать располагу, Пушкину что ли?
- Так они и не покинули, говорю же, на охоту ушли
В глазах потемнело от ярости. Я сгреб Одинца за шиворот, подволок правым, еще синим от побоев ухом к своим губам.
- Слушай ты, деятель, - зашипел я, - если они сейчас по вашему раздолбайству сюда Шибая приведут, чего делать будем? А?
Одинец поник и скукожился, но не пытался убрать ухо от моего горячего шепота.
- Вам спиногрызам еды мало? Еще раз кто-нибудь ослушается приказа - вниз башкой повешу на первом же дереве! Или прямо сейчас с тебя и начать?
Одинец только обреченно квакнул, но тут же радостно встрепенулся, завопил:
- Да вон они, батька! Вернулись как я и говорил!
Я поглядел в указанную сторону. На северной стороне поляны появились кургузые фигуры первых номеров Мигачевского приплода. На плече у каждого болтали безжизненными головами и копытцами полосатые поросята килограммов на пятнадцать каждый.
От сердца отлегло. За столь непродолжительное время смотаться до Вирова и обратно возможно лишь на катере с хорошим мотором.
- Гляди у меня, последний раз прощаю!
Для пущей острастки выдал я и напутственно шлепнул Одинца по загривку. Настроение начало подниматься.
- Постой-ка! Так кто тебя, говоришь, отмудохал?
Одинец поморщился, словно почувствовал физическую боль от воспоминаний, проговорил убто:
- Свататься ходил.
Да что ж такое и этот туда же!
- Решил завязать с беспутной жизнью и осесть? - покивал я. - Похвально, но дай угадаю, кто-то из родных был против?
- Папаша. Наотрез. А я ж не с пустой мошной пришел, с подарками, - в голосе Одинца звенела тоскливая обида. - Родитель с братьями поймали меня, когда я ночью выкрасть ее пытался. Отлупили, все, что было при себе отобрали, потом в яму кинули, грозились как подтухну в реку бросить да ракам скормить.
Жестко они. Видать, там, в натуре, сокровище, а не девица, чтоб за первого же нескладного фраера выдавать.
- И кто у нас избранница?
- Мельника Лебедя дочка. Весенка.
Мельники они такие. Богатенькие. Что Лебедю какой-то прыщ слюни на дочурку пускающий? Тля. Им бы князя какого, либо принца заезжего.
- И давно вы с ней дружите?
- На торге местном встретились. Заговорили. Понравились друг другу. Вот я и решил
Одинец отвернулся, смахнул выступившую слезу. Эк его скрутило. Переживает парень не на шутку, а держался все это время молодцом, вида не подавал, что кручина его сжирает.