Тишину взорвал восторженный гул. Лица, привыкшие к тяжелому труду и сдержанности, расплылись в улыбках.
«Праздник! Ура графу!» понеслось по толпе. Энтузиазм был мгновенным и искренним. Хотя до зимы оставались считанные недели и деревья стояли уже почти голые, крестьяне с азартом принялись украшать деревню к празднику. Из сундуков достали последние яркие лоскутки, сплели гирлянды из осенних листьев, ягод рябины и сухих цветов. Кто-то притащил огромные снопы соломы, из которых умельцы соорудили фигуры и украсили ворота. К вечеру Виллар преобразился. Скромная деревушка, укутанная в золото, багрянец и самодельное веселье, напоминала уголок застывшего лета, полный тепла и ожидания чуда.
Именно в этот момент из города вернулся посыльный с долгожданным грузом. Месье Лебрен прислал готовые костюмы. Леонард примерил свой темно-зеленый бархат с серебром
строгий, элегантный, идеально сидящий. Армана пришлось уговаривать дольше. Он вышел из своей комнаты в камлоте глубокого синего цвета, который казался то черным, то отливал морской глубиной. Костюм сидел безупречно, подчеркивая его стройную фигуру и неожиданно благородную осанку, которую обычно скрывала привычная скромность.
«Лео, я чувствую себя как переодетый паяц, пробормотал Арман, поправляя несуществующую складку на рукаве. Его щеки горели от смущения, но в глазах, поймавших свое отражение в зеркале, мелькнуло неподдельное изумление и смущенная радость. Он был красив, и костюм делал его заметным.
«Паяц? рассмеялся Леонард. Скорее, принц, случайно забредший в нашу глушь. Иди, кузен, праздник начинается!»
Сумерки спустились на Виллар, но деревня не погрузилась во тьму. Костры запылали на площади, освещая накрытые длинные столы, ломившиеся от простой, но обильной еды: дымящиеся миски с рагу, свежий хлеб, сыры, пироги с ягодами и яблоками, кувшины с сидром и молодым вином. Звучали волынка и скрипка, под которые пустились в пляс и стар и млад. Смех, музыка, запах жареного мяса и дыма все слилось в единый гимн простой радости.
Леонард, сменивший бархат на более простой, но добротный камзол, ходил среди людей, пожимал руки, улыбался, чувствуя непривычную, но приятную усталость от искреннего веселья. Арман, поначалу стеснявшийся своего наряда, постепенно расслабился, увлеченный общим настроением. Он даже пустился в пляс с дочерью плотника Жака, вызвав одобрительные возгласы.
И вот, когда праздник был в самом разгаре, на дороге, ведущей к усадьбе, показалась легкая карета с гербом Ламберов. Все затихли на мгновение, музыканты сбились с такта. Леонард почувствовал, как сердце его учащенно забилось сработало!
Карета остановилась. Лакей распахнул дверцу. И на ступеньку, озаренную светом костров, ступила Элоиза де Ламбер. Она была одета не по-светски роскошно, но тепло и изящно в платье глубокого винного цвета, с простым капюшоном. Рядом с ней вышла пожилая, бдительная женщина ее няня и компаньонка.
Леонард пошел навстречу.
«Мадемуазель Элоиза! Какая неожиданная и прекрасная честь! Добро пожаловать на наш скромный праздник в честь открытия школы!»
Элоиза окинула взглядом освещенную кострами площадь, улыбающихся, хоть и робеющих крестьян, гирлянды на почти голых деревьях. В ее больших карих глазах вспыхнул восторг и неподдельная радость.
«Месье граф! Леонард! Она протянула ему руку, которую он почтительно поцеловал. Ваше письмо оно дышало таким теплом и гордостью за ваших людей! Я не могла не приехать увидеть это чудо вашу школу и этот этот живой, настоящий праздник! Это восхитительно!»
Она оглянулась, и ее взгляд встретился с взглядом Армана, застывшего как вкопанный у края площади. Он стоял в своем синем великолепии, бледный, с глазами, полными немого потрясения и страха. Элоиза тоже замерла, легкий румянец залил ее щеки. Мир вокруг них будто сузился до точки.
Леонард поспешил нарушить неловкое молчание.
«Мадемуазель, вы, конечно, останетесь ночевать? Дорога обратно ночью небезопасна. Я отправил письмо вашему отцу с просьбой и заверениями в полной безопасности и соблюдении всех приличий. Он не возражал.» Конечно, не возражал, подумал Леонард, представляя, как герцог де Ламбер, получив письмо, самодовольно усмехнулся, решив, что граф Виллар наконец-то созрел для предложения руки его дочери. Эта иллюзия была сейчас их щитом.
«О, да, благодарю вас, месье граф, Элоиза отвела взгляд от Армана, стараясь взять себя в руки. Мы с мадам Ренар будем очень признательны за гостеприимство.» Ее няня, мадам Ренар, оценивающе оглядела графа и кивнула с достоинством страж приличий был на посту.
Леонард представил Элоизу Леруа, который был потрясен визитом такой особы, а затем, осторожно взяв ее под руку, повел к столам.
«Попробуйте нашего сидра, мадемуазель. И пирогов. Это дары нашей земли и рук наших людей.»
Праздник продолжился, но теперь с новым, волнующим оттенком. Крестьяне, оправившись от шока, с любопытством и робким восхищением наблюдали за благородной барышней, которая без высокомерия пробовала их еду, улыбалась детям и тихо беседовала с графом и учителем. Арман держался в стороне, как приговоренный к невыносимой близости. Он ловил каждый ее жест, каждый поворот головы, но боялся подойти.