«Месье граф Простите, что беспокою»
«Ничего, Жизель. Что случилось?»
Она сделала глубокий вдох.
«Месье граф я я видела, как вы привезли учителя. Для Мари и Жака. И я слышала, что будет школа. Для всех» Она замолчала, с трудом подбирая слова. «Я я не умею толком читать. Только самые простые слова. И писать коряво. Мне стыдно. Но но я хочу научиться! Очень хочу! Если если можно» Она запнулась, губы дрогнули. «Можно ли мне тоже? Учиться? Когда школа откроется? Я буду заниматься после работы, вечером, я не помешаю!»
Леонард смотрел на нее. В ее глазах горел тот же огонь, что зажегся в Жаке огонь надежды и желания изменить свою жизнь. Он вспомнил свои слова о том, что школа для всех, кто проявит желание. Жизель явно проявляла желание.
«Жизель, его голос был мягким, но твердым. Конечно, можно. Более того это замечательно! Стремление к знаниям всегда похвально. Ты молодец, что решилась попросить.» Он видел, как ее лицо озарилось от этих слов. «Когда откроется школа, ты будешь одной из первых учениц в вечерней группе. А пока он улыбнулся ободряюще, я поговорю с месье Леруа. Думаю, он сможет найти для тебя время пару раз в неделю, чтобы дать самые основы. После твоих основных обязанностей.»
Лицо Жизель озарилось такой радостью и благодарностью, что стало почти прекрасным.
«О, месье граф! Спасибо вам! Большое-большое спасибо! Я я не подведу вас!»
Она чуть не сделала реверанс, но сдержалась, лишь сияя на него счастливым, безмерно преданным взглядом, прежде чем быстро выскользнуть из кабинета. Леонард знал его мягкое поощрение лишь разожгло пламя ее чувств, но он не мог отказать в таком важном деле из-за этого. Стремление к знанию было свято.
Ужин в тот день был особенно теплым. Арман шутил, Леруа, слегка уставший, но явно довольный первым занятием, делился впечатлениями.
«Мадемуазель Мари обладает замечательной логикой и способностью к систематизации, докладывал он Леонарду. А молодой Жак его ум работает удивительно практично. Он задает вопросы «как это работает?» и «как это улучшить?» это бесценно! Они оба очень перспективны и жаждут знаний.»
Он отхлебнул вина.
«А ваша служанка, мадемуазель Жизель она подходила ко мне после занятий. Скромно, но с той же решимостью, что и утром к вам. Ее тяга к знаниям искренна и похвальна. Я с радостью помогу ей с азами.»
Леонард кивнул.
«Я дал ей разрешение. Вечерние занятия в школе потом, и ваше время сейчас для основ.»
«Совершенно верно, согласился Леруа. Хотя он немного помолчал, ее природный ум, возможно, не столь остёр и быстр, как у Мари или Жака. Но упорство и горячее желание это тоже великая сила. И она заслуживает шанса.»
Леонард согласился. Не все должны быть гениями. Важно дать каждому возможность стать лучше.
На этой ноте надежды, новых начинаний и тихого удовлетворения все разошлись.
Леонард стоял у окна своего кабинета, глядя на первые звезды. В голове мелькнул образ женщины с теплыми глазами и сильными руками. Увидит ли она то, что строю? Поймет ли? Воскресный обед у Ламбер приближался. Но сейчас, в тишине своего дома, среди людей, которым он давал шанс, Леонард чувствовал глубокое спокойствие. Он сеял семена. Семена знаний, семена перемен. И первые ростки Жак, Мари, даже Жизель уже пробивались к свету, обещая будущий урожай для Виллара.
Глава 24. Сестринское Сердце и Братская Клятва
«Не волнуйся, Лео, успокоил его кузен, доедая яйцо. Я здесь как твоя тень. Все под контролем. Главное вернись с рассказом. Элоиза она»
«Хорошо, кузен, хорошо», отозвался Леонард, поправляя манжету камзола. Он выбрал наряд сдержанно-элегантный темно-синий бархат с серебряным шитьем, подчеркивающий его статус, но без кричащей роскоши. Вместо пышного букета или драгоценной безделушки, в качестве подарка и жеста признательности хозяйке дома, он взял скромный, но значимый конверт с пожертвованием в благотворительный фонд герцогини де Ламбер, известный своей помощью сиротам. Это казалось ему более уместным, чем пустые комплименты.
Проверив последний раз свой вид в зеркале и дав последние наставления камердинеру, Леонард сел в карету. Дорога до особняка Ламберов пролетела в размышлениях. Он настраивался на светскую игру, готовясь встретить холодную консервативность герцога, набожную строгость герцогини и, возможно, застенчивую или высокомерную дочь.
Реальность оказалась иной.
Особняк Ламберов дышал спокойным достоинством, без вычурности де Клермон. Герцог, немолодой, с орлиным профилем и пронзительным взглядом, принял его с холодноватой вежливостью. Герцогиня, женщина с мягкими чертами лица, но стальной осанкой, была чуть теплее, особенно когда Леонард вручил ей конверт с пояснением:
«Для ваших добрых дел, мадам. Сиротам всегда нужна опора.»
Но главным открытием стала мадемуазель Элоиза де Ламбер.
Она вошла в гостиную не как статуя, а как живой человек в платье скромного покроя, без обилия рюшей, но из прекрасной ткани. Ее красота была не холодной, как у Сесиль, а теплой, одухотворенной. Большие, карие глаза смотрели на мир с открытым любопытством и легкой грустью. И она говорила. Не светские банальности, а о книгах о только что прочитанном Руссо, о красоте природы в парке их загородного имения, о музыке, которая трогает душу, а не просто демонстрирует технику.