Берегись их и вот этого, и того, поучали Фюна, и всегда плавай, зажав нож в зубах.
Так жил Фюн, покуда его хранительницы не разузнали, где он, и не пришли за ним. Фиакаль сдал им Фюна, и вернулся юнец домой в леса Слив-Блума, но набравшись великого знания и небывалой гибкости.
Сыновья Морны надолго забыли о нем. Совершив набег, сделались беспечны.
Пусть его, говорили они. Сам явится, когда время придет.
Но, возможно, были у них свои способы добывать сведения о Фюне. Как он мужал? Какие мышцы отрастил? Прыгал с места легко или надо его толкать? Фюн жил себе дальше с хранительницами и охотился для них. Умел загнать оленя и приволочь его к дому за упрямую голову.
Ну же, Голл, уговаривал он оленя или, переваливая его через кочку крепкой хваткой за рыло, молвил: Иди давай, лысый Конан, не то врежу тебе по шее!
Явно близилось время, когда задумается Фюн, не пора ли весь мир взять за рыло, потащить его по кочкам к себе в нору, ибо из той он был породы, в ком врожденно владычество кто славный владыка.
Но ширились слухи о его силе. Клан Морны принялся опасливо разминаться, и настал день, когда хранительницы Фюна выслали его в путь.
Лучше бы ты оставил нас, сказали они высокому юноше, ибо сыновья Морны вновь снаряжаются убить тебя.
Леса, коли так, наверно, казались зловещими. С древесной верхушки мог прилететь камень но с какого дерева из тысяч он прилетит? Стрела могла прозвенеть возле уха, скользнуть к земле и трепетать в ней беззвучно, с угрозой, с намеком на братьев, что оставила она позади в своем трепете, но справа ли? Слева? Сколько тех братьев? В скольких колчанах отсюда?.. Фюн был лесовик, но глаз у него всего два, всего две ноги, что способны нести его всего в одном направлении. Но когда он смотрел вперед, что или сколько тех «что» глядело на него сзади? Может, повернут он сюда в эту сторону или в противную от улыбки на скрытом лице и от пальца на тетиве. Дротик может скользнуть в него из этого ли куста или из вон того Ночью Фюн, положим, их оборол бы: его слух против их ушей, бесшумные ноги против их осторожных стоп, его знание леса против их полчища; но днем безнадежно.
Фюн отправился искать свою удачу, попытать себя во всем, что может случиться, и завоевать себе имя, что будет жить, покуда есть у Времени слух и знает оно ирландца.
Глава восьмая
Фюн ушел и теперь остался один. Но к одиночеству был он пригоден, как журавль, что населяет уединения и угрюмые пустоши моря: у человека с умом всегда есть товарищ, а ум Фюна способен был на великое так же, как и тело его. Быть одному никакой беды, во всяком окружении, тому, кому всю жизнь быть одиноким, ибо это скажут о Фюне, когда сказано будет все: все, что пришло к нему, покинуло его, а счастье никогда не оставалось с ним дольше, чем на миг.
Но не одиночества искал он сейчас. Фюн искал науки толпы, а потому если находил толпу шел в нее. В подвижном полумраке и пестряди зеленого леса глаза его навострились наблюдать. Наловчились улавливать в тенях птиц, что сами пестры тенями, и высматривать среди деревьев зверей с окрасом древесной коры. Заяц, присевший в папоротниках, был Фюну видим и рыба, что колыхалась незримо в колыханье и бликах зеленого берега. Фюн видел все, что получалось увидеть, видел и то, что мелькало мимо глаз, какие от обычая и привычки слепнут наполовину.
На Маг-Лиффи[8] набрел он на ребят, что плескались в заводи; поглядел Фюн, как справляются они с потоком, подумал, что их уловки и ему нетрудны и что способен он показать им кое-что новое.
Мальчишкам надобно знать, что умеет другой мальчишка, и в любом деле они меряются силами. Под пристальным взором Фюна ребята старались вовсю и вскоре позвали его состязаться с ними, показать свою удаль. Подобное приглашение вызов, промеж мальчишками едва ли не объявление войны. Но Фюн превзошел их всех в плаванье так, что даже звание
мастера не подобало бы такому величию.
Пока Фюн плавал, кто-то заметил:
Он белокур и хорошо сложен. И с тех пор звали его Фюном, или же Светлым. Прозвище это дали ему мальчишки, и они же, видимо, его сберегут.
С этими ребятами пробыл Фюн сколько-то, и, вероятно, они перед ним поначалу преклонялись, ибо так устроено у мальчишек: они поражаются подвигам и восхищаются ими, но в конце концов, что неизбежно, они обзавидовались чужаку. Те, кто был вожаками до него, муштровали друг дружку и, надавив, настроили всех против него и вот уж не доставалось Фюну в том сборище ни одного дружелюбного взора. Не только взял он верх над ними в заплывах он победил их в беге и прыжках, а когда игра выродилась в злобу, как вечно бывает, лютость Фюна в десять раз оказалась лютее, чем лютость лютейшего лютого, выдвинутого против него. Отвага есть гордость, пока юн человек, а Фюн был гордец.
Остался, должно быть, гнев в Фюне, когда ушел он от той воды, от тех сердитых насупленных мальчишек, но осталось наверняка и разочарование, ибо в тот раз желал он дружиться.
Отправился Фюн на Лох-Лень и поступил на службу к королю Фюнтра18. Это королевство, быть может, получило свое название в честь самого Фюна и до него звалось по-другому.