Экий он нервный! А ты снова меня выручаешь. За венцовскую вещицу можно было бы и две тысячи попросить. Есть у меня артефактор, который бы к ней прицепил бы что-нибудь мощное. Но раз нет Эха То и возиться с этим нет нужды. Вот. А что там за запонки?
Думаю второй уровень Эха. В клинке четвёртый минимум, пояснил я и протянул антиквару руку, раскрытую ладонью к потолку. Пётр сокрушённо вздохнул, достал бумажник и выудил оттуда десятку. Я кашлянул, и Гордеев закатил глаза. Вложил ещё червонец.
Это ведь всё равно дешевле, чем в комиссию идти, подмигнул ему я.
Что, правда, то, правда, Миша. Запрут на месяц вещицу, а там ещё и ошибутся потом, бумажки свои поперепутают и время потеряешь, и деньги потеряешь. Повезло мне с тобой, Миша. Повезло. Редкая у тебя способность выпала. Быть тебе дворянином, клянусь, ежели глупить не будешь. Вот.
Лишняя десятка никак не расстроила Гордеева, потому что если бы он купил фальшивую вещицу на свой страх и риск, то потерял бы гораздо, гораздо больше. И не только в деньгах, а ещё и в репутации.
Спасибо, Пётр Васильевич, улыбнулся я ему. Даже жалко, что наши дорожки скоро разойдутся. За этот год мы почти сдружились. Ворчливый мужик, конечно, но правильный. Мне будет его не хватать.
Как там твоя учёба? Долго осталось? он будто почувствовал мой минорный настрой. Месяц, да?
Неделя, поправил его я, и хозяин антикварной лавки посмурнел.
Надо же, как время быстро летит, Миша Ужасно как Не передумал в свою Сибирь отправляться-то?
Не передумал.
Талантливый ты парень, чего тебе в той глуши делать! вздохнул антиквар. А здесь Петербург! Здесь возможности! Вот!
У каждого свой путь, уклонился от ответа я. Всего хорошего, Пётр Васильевич. Звоните. Неделю я точно здесь.
Доброго вечера тебе, Мишенька, попрощался старик.
И я оказался на улице в июньском тепле славного Санкт-Петербурга. Бледный Чиваркин ещё был здесь. Он с телефоном у уха беспокойно кружил метрах в пятидесяти от входа в антикварную лавку, громко возмущаясь в трубку и размахивая свободной рукой. Расстроился парень, вижу.
Я же ступил на проезжую часть, пропуская машины, и по диагонали пересёк улочку. Мы люди простые. Нас ждало метро. Временная мера, разумеется. Потому что через неделю всё изменится.
По дороге к кампусу я заскочил в банк, чтобы забросить вырученные деньги на счёт. Не люблю таскать с собой наличность. Гораздо спокойнее, когда финансы находятся где-то под присмотром специально обученных людей. Сумма у меня скопилась не очень крупная, но на пару серьёзных покупок хватит. Которые, кстати, планировались уже совсем скоро. Как только выяснится окончательное распределение.
Из-за небольшой очереди в банкомате, где неприятная тётка средних лет очень сосредоточенно снимала себе денежки мелкими купюрами и в несколько подходов, я уже опаздывал на встречу с профессором Павловым. И это было плохо. Потому что не люблю опаздывать. Женщина демонстративно не замечала очереди, образовавшуюся из-за её медлительности и сломанного соседнего банкомата. Я посмотрел на часы. Чёрт!
Быстрый анализ энергетических линий агрегата показал ерундовую неисправность, с которой бы разобрался и дежурный банковский техномант. Так что я шагнул к неработающему банкомату и сунул карточку в щель приёмника, одновременно устранив поломку.
Отправив деньги на счёт, я коротким импульсом заблокировал карточку медлительной тётки в недрах её банкомата и поспешил на встречу. За моей спиной очередь переключилась на исправленную мной машину. Вот и славно. А та женщина всё равно ведь никуда не торопится.
У кабинета проректора я пригладил волосы, оправил форму академии
и поднял руку, чтобы постучать. Однако дверь открылась за миг до этого, и седовласый Павлов мотнул головой, мол, заходи.
Его кабинет представлял собой настоящий книжный шкаф. Стены-полки, передвижная лестница, чтобы доставать до книг, спрятанных под потолком. И посреди этого бумажного пыльного царства стоял массивный стол с весьма современным ноутбуком.
Ты опоздал, буркнул Павлов. Отвратительно, Баженов!
Простите, Александр Сергеевич, повинился я.
Павлов поморщился, обошёл стол и осторожно сел в глубокое кресло. Отложил в сторону массивную книгу, подвинулся и кивнул на гостевой стул.
Садись.
Я осторожно подчинился. Мой покровитель в стенах Академии определённо был недоволен.
Ты меня разочаровываешь, Баженов, прогудел проректор. Ты плохо начинаешь, а тебе надо быть лучшим. Везде, всегда и во всём. Посреди всех этих благородных людей выходец из простого люда должен быть лучшим. А значит, никаких опозданий! Всё всегда по регламенту. Максимальное достоинство, блестящий профессионализм! У тебя не должно быть никаких изъянов, а ты берёшь и опаздываешь!
Виноват.
Я знаю, о чём я говорю, Михаил, сменил он гнев на милость. Я был в твоей шкуре! И если бы не был лучшим, то не добился бы того, чего добился! После меня ты первый простолюдин, закончивший Академию! А значит, ты должен стать лучше меня!
Он даже не представлял, насколько лучше мне предстоит стать.
Это очень высокая планка, Александр Сергеевич, с уважением произнёс я. И не соврал. У него вводных насчитывалось гораздо меньше, чем у меня. Да, Павлов, как и я, родился в обычной семье. Сын шахтёра и сельской учительницы. Да, он тоже поднялся с низов и смог не просто поступить в Императорскую Академию Зодчих, но ещё и стать лучшим на своём потоке. Ну и пять лет назад он получил потомственное дворянство и под седины стал ровней среди прочих служителей Академии. Сильный дар, дисциплина и целеустремлённость. У него было всё.