Ты получил то, что хотел. Власть. Свободу. Но теперь ты не просто «пешка». Ты король. А у короля не бывает друзей. У него есть только союзники, враги и подданные.
Она посмотрела мне в глаза.
Так кто я для тебя теперь, Воронцов?
Я слушал её, и её слова были как ледяной душ. Она была права. Ураган. Слепой.
Я серьёзно задумался. Я молчал некоторое время, глядя ей в глаза. Как я здесь оказался? Что со мной происходит?
Я не знал, что ей ответить. Но слова вырвались сами. Тихие, но полные веса.
Это ты мне скажи.
Анастасия замерла. Она ожидала приказа, определения, чего угодно. Но не этого. Я не стал решать за неё. Я дал ей свободу выбора, которой у неё никогда не было.
Она смотрела на меня, и её ледяная маска снова начала таять. В её глазах отражалось смятение, недоверие и что-то ещё. Что-то похожее на надежду.
Я она запнулась. Я не знаю.
Это был первый раз, когда она призналась в своей неуверенности.
Я всю жизнь была «наследницей», «невестой», «активом» Я не знаю, кем ещё я могу быть.
Она смотрела на меня, и в её взгляде больше не было холода. Только растерянность.
Я шагнул к ней и взял её за руку. На этот раз тепло и нежно. Не как властитель, а как человек.
Рядом со мной ты можешь быть самой собой, сказал я тихо.
Она посмотрела на наши сцепленные руки, потом на меня. Она не вырвала свою ладонь.
Я я не знаю, кто это «я сама», прошептала она.
В этот момент в кабинете ректора, среди отголосков великих битв за власть, родилось что-то новое. Не союз по принуждению. А хрупкое, шаткое, но настоящее партнёрство.
Дверь кабинета открылась, и вошёл лекарь Матвеев. Он посмотрел на нас, на наши сцепленные руки, и на его лице отразилось удивление.
Княжич княжна Ректор просил передать, что заседание Совета по поводу даты вашей церемонии назначено на завтра, на десять утра.
Он откашлялся.
А ещё он распорядился снять с вас все ограничения. Вы можете возвращаться в свои родовые крылья. Или оставаться в Башне Магистров. На ваше усмотрение.
Свобода. Настоящая, полная свобода.
И, Алексей добавил лекарь, глядя на мою правую руку. Зайдите ко мне в лазарет, как будет время. С этим нужно что-то делать. Проклятие само не пройдёт.
Он кивнул и вышел, оставив нас одних с этой новой реальностью.
Послушай, сказал я, и мой голос был низким и убеждающим. Я смотрел ей прямо в глаза, не отпуская её руки. Это очень важно. Ты должна постараться забыть всё, что было до. До нашей свадьбы. Теперь ты взрослая. Понимаешь? И ты можешь положиться на меня.
Я шагнул ещё ближе.
Отбрось всё. Всё, чему нас учили. Весь этот этикет, всю эту вражду. Всё это неважно. Грядёт новая реальность. Я её чувствую. Она во мне, и она стремится наружу.
Не отрывая от неё взгляда, я свободной рукой обнял её за талию и мягко, но настойчиво, притянул к себе. Теперь нас разделяли лишь сантиметры. Я чувствовал холод, исходящий от её платья, и тепло её дыхания.
А затем, очень медленно, я начал наклоняться,
поднося свои губы к её губам.
Она замерла. Её тело напряглось, как натянутая струна. Я видел, как в её серых глазах отражается паника. Это был инстинкт. Реакция на нарушение всех правил, на вторжение в её личное, ледяное пространство. Она хотела оттолкнуть меня, отшатнуться, заморозить. Я это видел в её ауре.
Но она этого не сделала.
Она смотрела на меня, на мои глаза, и её собственная борьба была почти осязаема. Борьба между многолетним воспитанием, страхом, недоверием и тем новым, непонятным чувством, которое зародилось между нами.
В тот момент, когда наши губы почти соприкоснулись, она закрыла глаза. Это был её безмолвный ответ. Знак капитуляции. Или доверия.
И я её поцеловал.
Это не был страстный или требовательный поцелуй. Он был осторожным. Исследующим. Как первый шаг на неизведанной земле. Её губы были холодными, как снег, но под этим холодом я почувствовал тепло. Скрытое, дрожащее, живое.
Это длилось всего мгновение.
Я медленно отстранился. Мы стояли, глядя друг на друга. Тишина в кабинете была оглушительной.
Она открыла глаза. В них больше не было ни паники, ни холода. Только глубокое, бесконечное смятение. И что-то ещё. Что-то, чего я не мог прочесть.
Она ничего не сказала. Просто молча высвободилась из моих рук, развернулась и быстрыми, но уверенными шагами вышла из кабинета.
Оставив меня одного.
Я просто стоял посреди пустого кабинета, осмысляя то, что только что произошло. Я не мог понять. Не мог осознать. Всё это было каким-то сном
И в этот момент я подумал, что этот сон может закончиться катастрофой. Или я не знал, чем. Но я чувствовал, что не мог не делать того, что делал. Всё это происходило через меня. Этот зов, эта сила она была сильнее меня.
А может, я просто глупец. Несносный идиот, который не понимает, что он творит.
Что ж. Тогда пусть судьба меня рассудит.
Я сжал ноющую правую руку. Боль отрезвила. Это было реально. И с этим нужно было что-то делать.
Я вышел из ректората и, уже уверенно ориентируясь в коридорах, направился в лазарет.
Я вошёл без стука.
Степан Игнатьевич был в своём кабинете. Он сидел за столом и что-то писал в журнал. Увидев меня, он отложил перо.