Так и беседовали.
Сначала об издании. Лобачевский вдумчиво прошелся по нему и не успокоился, пока не понял визави действительно понимает, что там написано. Потом «поработал» с тезисами самого Льва Николаевича, которые по ходу дела оказались изрядно дополнены. Например, молодой граф рассказал про псевдосферу, которая в известной степени описывает модель геометрии Лобачевского, а также про проективную модель Бельтрами и модель Пуанкаре, которые даже набросал на салфетках[1]. Выводя все это из того, что было в работе ректора. Да и более поздние вещи, связанные уже с многомерным пространством. Упомянул даже потенциальное подпространство, сиречь «варп» и «кротовые норы».
Николай Иванович не давил и даже не пытался.
Шел спокойный и рациональный обмен мнениями. Лаконично и сухо. Что завершилось переходом к следующему этапу опросу молодого человека с явным желанием проверить его знания по точным наукам: от геометрии до химии. Благо, что молодой граф уже в целом ознакомился с местным положением в этих областях в общих чертах. Поэтому почти не прыгал выше головы и обозначал явный фокус физико-математических взглядов и кругозора.
Пятнадцать минут длилась беседы.
Полчаса.
Час.
И что Пелагея Ильинична, что Владимир Иванович, что остальные присутствующие мало понимали, о чем идет речь. Ситуация усугублялась еще и тем, что как племянник, так и ректор говорили обрывками. Словно бы кусками тезисов. А дальше шло либо возражение, либо согласие, либо дополнение. Этой своей манерой они в чем-то напоминали юристов, оперирующих на заседании суда номерами статей и тезисами едва ли говорящим что-то для окружающих.
Ну-с после очередной паузы произнес Лобачевский. Удивили вы меня, молодой человек. Удивили.
Отрадно это слышать от гения, открывшего новый подход к геометрии впервые за две тысячи лет. чуть-чуть польстил ему Лев Николаевич.
Если бы махнул Николай Иванович рукой.
В нашем Отечестве всегда так. Даже сам Остроградский, что ныне поливает помоями вас и ваше открытие, в юности был гоним старшими товарищами, сумев получить славную репутацию только через работу во Франции. У нас, знаете ли, пророков в своем Отечестве не принято искать. И любой, кто хоть что-то не по регламенту говорит уже бунтовщик. А вот ежели во Франции там, в Германии или даже, прости господи, Туманном Альбионе отметят успехи то да то это дело славно. И свои сразу же оттаивают, начиная посыпать голову пеплом, оправдываясь, что, де, не разглядели.
Не верите вы в наших ученых. криво усмехнулся Лобачевский.
А вы никогда не задумывались, отчего они так себя ведут? Ведь вы согласны со мной по части их поведения? И не только ученые. Куда ни плюнь обязательно на такого попадешь.
Согласен, после некоторой паузы ответил Николай Иванович. Но почему? Не понимаю.
Ответ на поверхности. Даже вот я выучился французский язык прежде русского. И так у нас повсеместно. Мы умом, постучал Лев Николаевич по голове, не воспринимаем это все своей Родиной. Мы все там, в Кёльне, в Париже, в Вене, во Флоренции А здесь просто далекая колония с суровым климатом, которая деньги приносит. Глухая деревня. Как здесь может что-то славное родиться? криво усмехнулся молодой граф.
Ну, знаете ли, молодой человек! возразила Пелагея Ильинична.
А он прав, хмуро возразил супруге Владимир Иванович. У нас только и разговоров что о делах в Париже. А тут лишь прибытки, недоимки и навары. Вон, даже супруг вашей подруги, Анны Евграфовны, что погрузился с головой в дела губернии. Мыслит, как ее устроить благостнее. А его изыскания кажутся людям смешными, вызывая в лучшем случае жалостливые улыбки. Хотя он старается и о городе печется. Однако понимания не находит
Милый друг, с хорошо заметным металлом в голосе произнесла Юшкова, давайте не будем обсуждать подобные вопросы в этом доме.
Лобачевский усмехнулся.
Вот видите, Николай Иванович? расплылся в широкой улыбке молодой граф. Так что не унывайте и пишите, например, Гауссу. До меня доходили слухи, будто он и сам интересуется неевклидовой геометрией, но опасается.
Ну что же, господа, произнес Лобачевский, вставая, ибо дальнейшая беседа его уже не интересовала. Я вынужден вас оставить. И могу сказать, что приятно удивлен. Можете считать, что Лев Николаевич прошел собеседование и уже зачислен на физико-математический факультет казеннокоштным[2]. Я о том сегодня же дам распоряжение
С чем и удалился, формально раскланявшись.
И как это понимать? спросила Пелагея Ильинична у племянника.
Милая моя тетушка, а разве есть разночтения? улыбнулся ей Лев Николаевич. Мы с братом Коленькой, видимо, будем учиться на одном факультете. Вы этому не рады?
Тетушка нервно дернула щекой.
А как же карьера дипломата? осторожно поинтересовался Владимир Иванович.
Я едва ли подхожу для дипломата, пожал плечами молодой граф. Мне, признаться, до сих пор стыдно за ту выходку с Эдмундом Владиславовичем.
И только за нее? поинтересовался дядюшка с озорным взглядом, видимо, уже знал о той драки с деловыми. Может, быть вы желаете выбрать себе военную службу?
Я, право слово, не осилю. Мне лучше вообще горячительным не увлекаться. А какой же гусар без пуншу или шампанского? Вот. Опять напьюсь и чего-нибудь устрою, генералу в морду дам. С меня станется. На сем карьеру свою и завершу.