Навык утерян от бездействия, сказал я вслух.
Лег на спину и уставился в темное небо, надеясь, что глаза привыкнут и хоть какие-то звезды мне удастся разглядеть.
Я не успел открыть рот, чтобы поздороваться, как Ольга вскочила и, ткнув меня кулаком в грудь, заявила:
Еще один день пропускаем! Рано возвращаться к экспериментам.
Нет! тут же взвился Боровский. У нас есть шанс поймать аномальные ЭЭГ. Если он готов рискнуть, так пусть рискует!
Ух ты, неприятно удивился я бурлившим вокруг эмоциям.
Ольга молчала, с ненавистью глядя на Боровского.
Давайте мы все в первую очередь успокоимся, я обнял Ольгу за плечи
и, чувствуя, как она напряжена, прижал к себе сильнее. Вспомним, что все в этом помещении взрослые люди, способные трезво оценивать ситуацию и нести ответственность за собственные действия.
Понимая к чему идет, Ольга оттолкнула мою руку и пошла к своему рабочему месту.
Оля, негромко окликнул я, пнув торжествующего Боровского ногой.
Дождался, пока она обернется, поймал ее взгляд и, твердо глядя в глаза, пообещал:
Если что-то пойдет не так, мы сразу остановимся.
Однако, на удивление, все пошло именно так, как следовало. Я прогулялся через разрывы по лаборатории. По первому моему желанию они открывались и закрывались. Пространство не пыталось вывернуться наизнанку. Между делом, я наблюдал, как Ольга постепенно приходила в себя. Уже не урывками, а сосредоточено смотрела на экраны, меняла какие-то параметры, переключалась с датчика на датчик. Боровский наоборот мрачнел с каждой минутой. В итоге, разочаровано выключил собственный планшет и во время очередной паузы между моими переходами раздраженно сказал:
Надо было вчера хотя бы вечером поработать. Сейчас уже все в норме и в динамике аномальную картину мы не смогли посмотреть.
Предмет исследований надо беречь, подколол я его, открывая очередной разрыв.
Боровский только тяжело вздохнул и бросил неприязненный взгляд на Ольгу, которая ответила ему таким же.
Скоро и Ольга призналась, что они зашли в тупик. Из данных текущих экспериментов выжали все, что могли. А чего-то принципиально иного с помощью известных действий получить не выходит. Перспективно выглядела картина, снятая после травмы, но попытки осознанно войти в подобное состояние ни к чему не привели. Битье же по голове в список экспериментов Ольга включать отказалась, хотя Боровский, кажется, не шутил.
На меня начала накатывать депрессия. Все стало казаться бесполезным, ненужным. Хотелось уйти в комнату с капельницами, лечь в запасной ложемент, да так и остаться там навсегда.
Как обычно, в такие периоды жизни, вместо того, чтобы сосредоточиться на деле, я начал валять дурака. И, как ни странно, опять-таки как обычно в такие периоды жизни, именно это и дало новый импульс нашим исследованиям.
В один из дней, после обеда мне в руки попался желтый теннисный мячик. Сначала, пока вели перенастройку оборудования, я просто подкидывал его вверх. Потом мне стало скучно. Открыв разрыв, я стал бросать мячик от входа к выходу и обратно. Мячик забавно исчезал из одной руки и появлялся в другой. Я добавил к этому фокусу удар мячика об стену между исчезновениями. Разе на десятом все стало получаться красиво, и я подумал, что мне надо в цирк податься. Продолжая кидать мячик, я огляделся в поисках, чего бы еще добавить к фокусу и тут оценил гробовую тишину в лаборатории. Сбился с ритма, уронил мяч и, подойдя к перилам балкона, увидел, как все до единого работники, включая техников, открыв рот пялятся в большой монитор.
Вот же, аномалия! указывая на экран, фальцетом выкрикнул Боровский.
Из-за того, что я перестал кидать мяч, графики изменились, Ву оторвался от монитора и уставился на меня.
А что ты сейчас делал, Алексей? хрипло спросил он.
В мячик играл, глупо ответил я, потом спохватился и добавил:
С использованием разрывов.
Теперь все смотрели на меня, и мне стало совсем неловко.
Открывай новый файл журнала, Ольга кивнула одному из техников. Алексей, давай еще раз повтори все в точности, как было только что. Желательно в том же порядке.
Может тебе муки еще принести? внезапно воспрял Ву.
Мы заржали. Я почувствовал, как напряжение отступает. Открыл разрыв, дважды повторил то, что делал до этого. После расширил дугу вывел мяч за стену здания, поймал, вернул в лабораторию, забрал
на подлете к какому-то оборудованию и поймал уже в руки. Потом сделал дугу еще шире. И еще. И тут сработал браслет распада.
Я потерял мяч. В глазах все поплыло. Я пытался дышать. Распадался и собирался вокруг собственного я. Становился сразу всем, каждой клеточкой своего тела ощущая пространство, воздух, землю, воду, огонь, свет звезд. Я видел вселенную, касался ее своими клетками, рассеивал их, моих маленьких наблюдателей чарующей жизни. Но какая-то часть меня возвращалась, и собиралась в лаборатории. Ведь я был нужен тут, я должен был вернуться. И напоминая себе об этом, я дышал, глубоко, наполняя воздухом несуществующие легкие, наблюдая со стороны, как они появлялись из ничего вокруг этого воздуха.
Пришло время, и я попытался воспроизвести звук. Он выходил из легких. Он набирал мощь. Он собирал меня. Вдох и крик. Вселенная опадала, как опадает шелковый шарф, отпущенный с высоты. Вселенная исчезала. Я переставал быть вселенной, но я пока не начинал быть собой. Я искал себя, собирал себя. Вдох. Еще вдох. Зрение вернулось, я увидел очертания лаборатории, пока нечеткие, размытые, колеблющиеся. Еще вдох. Еще один.