Сегодня было такое же как вчера: веселье, энтузиазм, песни и детский смех сплошные раздражители и рутина. А завтра категорически не хотело наступать. То самое светлое завтра, которое всем усиленно обещали. Но детям и так было хорошо, детей грело солнце, а педагогов всех мастей и прочий технический персонал согревала мысль, что всё это вот-вот кончится. Ну и еще кое-что согревающее по вечерам. Даже лагерный шофер, очаг трезвости всё чаще бывал застигнут в состоянии тихого исполнения народных песен а-капелла.
А потом как-то неожиданно смена кончилась. Девочки плакали от грусти расставания с новыми друзьями, с которыми «дальше всю жизнь, будем встречаться, вы чаще пишите, в следующий раз все вместе в один отряд и прочий неосуществимый бред». Взрослые не плакали от счастья, старались себя сдерживать. Состояние было такое, словно они провели полгода на необитаемом острове или в заложниках у дикарей. У по-своему добрых и не людоедов, но со своей особой этикой. Дети безжалостные вампиры, но знают об этом только профессиональные охотники на вурдалаков педагоги.
Кто-то из девушек-вожатых
украдкой вытирал слезинку, кто-то украдкой думал, чего бы украсть, но последние были не вожатые, а любитель народных песен, завхоз, повар Много кто в этот момент договаривался с шофером на предмет помочь отвезти чего-нибудь. Не с пустыми же руками ехать домой. Воспитатели и вожатые старались всего этого не слышать и не замечать, ведь технический персонал тоже люди, у них свои дети, им их кормить надо.
Мысль, что кусок хлеба, точнее, повидла на хлеб воруют для своих детей тоже у ребятишек, была прогоняема всеми взрослыми: хочешь посеять что-то разумное доброе вечное, будь готов к компромиссам. И вообще, не мы такие, мир таков. Вот построим коммунизм, там чего этого не будет.
Жалкие попытки начальника лагеря съехать с темы оплаты Тимуру, вернее заплатить векселем с волшебным названием «потом», были растоптаны юным вожатым. Аргумент, что Николай Николаевич получит деньги по ведомости и сразу же вышлет всё причитающееся за вычетом стоимости почтового перевода, был признан легковесным. «Дядя, платишь здесь и сейчас, пока я не натравил на тебя Народный контроль с ОБХССом!» так или примерно так звучала просьба Тимура не брать грех на душу населения. В конце концов большой руководитель и просто человек с добрым сердцем оторвал от него договоренные восемьдесят рубликов, держа в голове, что за двойную смену он распишется в ведомости напротив клеточки «сто шестьдесят руб.» оба разошлись довольные, радуясь тому, что поимели партнера. Всё как после хорошего полового акта.
Сопровождали детей в Москву взрослые в уполовиненном составе тащиться туда, а потом обратно персоналу было внапряг. Тимур в этом отношении был везунчиком. Впрочем, ему в одно лицо десятый отряд не доверили несовершеннолетний не может официально отвечать за детей. Как помощник воспитателя другое дело, так что их «приклеили» к воспитателю восьмого отряда. У той на руках были и списки, и еще какие-то бумажки, Тимур не вдавался в подробности.
Его дозор был окончен, оставалось только без психологических травм обрезать ниточки доверия и обожания, тянущиеся от разведчиков из десятого, на эту операцию он выделил время поездки на специально выделенном эвакуационном поезде. Или нет, это из Москвы они ехали в эвакуацию, а сейчас возвращались. Или всё не так, и они отмотали срок? «Какая глупость лезет в голову!» подумал он и взялся за гитару. Иногда лучше петь, чем говорить. Чем отвечать на наивные детские вопросы:
А вы в следующем году в этом же лагере будете работать? Почему-то дети сбились на «вы».
А вы нас не забудете?
А диверсанты были настоящие?
Честное слово, лучше он споёт что-нибудь хулиганское! Они ему никто, они случайно попали в коротенький период его жизни, сегодня вечером их там уже не будет. Почему же так тяжело где-то внутри? Тимуру было странно и больно. Это как как приехать на лето в деревню и там подружиться с забавным щенком, ласковым и неугомонным. Бегать с ним везде, кормить, заботиться, учить командам. А потом в августе уезжать в город, смотреть на него и понимать не встретишь его больше никогда. И плевать, что щенок о двадцати пяти головах, что мифический Цербер в сравнении с ним собака сутулая.
Всё проходит, прошло и время поездки. А там родители на вокзале, суматоха и толчея, ахи-вздохи, оказывается, по мамам-папам соскучились даже суровые разведчики. Тимур слинял как опытный диверсант, погромыхивая своим чёрным чемоданом на колесиках. И нет, его никто на Павелецком вокзале не встречал. Рабочий день, вокруг Москва, Тимур ощущал себя почти дома. Кстати, окружающий его город выглядел совсем по-доолимпиадному, и машин на улицах больше, и толкотни какой-то, люда приезжего. В окрестностях вокзала это ощущалось особенно сильно. Наверняка и в магазинах опять то же уныние без ананасов в собственном соку.
Тимура пробило на поэтические образы, он подумал, что Олимпийская Москва в полночь ожидаемо превратилась в тыкву. Нет, это не плохо, это нормально, когда по огороду бегают не кони привередливые, а мыши, и возле сарая на карета желтее, увязнув колесами в черноземе, а эта самая тыква. В деревне такое транспортное средство не поюзаешь, зато транспортный налог не забудь отдай.