Пока Дурлиб и настоятель беседовали, Гримпоу с любопытством всматривался в заглавия манускриптов, лежащих на столе, и не мог не удивляться тому, что без каких-либо сложностей понимает написанное.
Ты знаешь, если бы он захотел, то вполне мог бы надеть монашеское платье нашего ордена и остаться здесь послушником. Так поступают многие юноши, как благородного происхождения, так и обычного, с тех самых пор, как был основан наш монастырь, больше трех веков назад.
Да я и сам ему сто раз советовал, а совсем недавно даже брат Бразгдо говорил ему об этом, но Гримпоу слишком свободолюбив, чтобы подчиняться и приносить себя в жертву строгим правилам вашего ордена.
Бог захотел разделить людей на знать, священников и рабов, сказал настоятель, смотря на Гримпоу. Первые служат оружию, последние первым, только у священников есть высшая привилегия служить Богу. Ты всего лишь раб, а свобода, о которой говорит Дурлиб, не более чем иллюзия.
Может, так и есть, но Гримпоу отказывается покидать меня, и я тоже не хочу лишать себя его компании, откровенно признался Дурлиб.
А ты ничего не хочешь сказать? спросил настоятель у Гримпоу.
Думаю, из меня не выйдет хорошего монаха, незамысловато ответил юноша.
Ну что ж, поступай, как тебе хочется. Вижу, ты такой же упрямец, как и твой учитель. А теперь расскажите-ка мне, о чем вы хотели поговорить наедине, сказал настоятель, развалившись в кресле и сплетая пальцы на коленях.
Дурлиб откашлялся.
Нам нужны два лучших жеребца из вашей конюшни.
Ты прекрасно знаешь, что лошади из церковных конюшен не продаются, сказал настоятель, не выказав и толики удивления.
Дурлиб правой рукой быстро вытащил из потайного кармана монеты мертвеца, как будто показывая некий трюк, и выложил их на столе. Испуганный настоятель приподнялся в кресле и выпучил глаза, когда серебро засверкало в бледном свете свечей.
Где ты их взял?
Украл уже давно
за беседой; а Дурлиб с Гримпоу удалились в гостевую комнату, и во всех уголках аббатства вновь воцарилась тишина.
Развалившись на тюфяке, при свете масляной лампы, стоявшей на полу, Дурлиб обхватил голову руками и уставился на сводчатый потолок. Некоторое время спустя он решил поделиться с Гримпоу своими опасениями.
Ты думаешь о том же, что и я? спросил он.
Наверное.
Белый жеребец, которого вел один из солдат, вполне мог принадлежать мертвому рыцарю, размышлял Дурлиб вслух.
Брат Бразгдо в этом уверен. Я видел его лицо, полное ужаса, когда мимо проводили коня, сказал Гримпоу.
Возможно, несчастное животное убежало из леса, спасаясь от хищников, а они поймали его где-нибудь в низовье долины, предположил Дурлиб.
Когда я увидел, что жеребец хромает, то пригляделся к его ногам и заметил раны и кровавые пятна, будто от волчьих клыков.
Дурлиб поерзал на тюфяке, ощутив укус беспощадной блохи.
Боюсь, как бы этот монах-доминиканец не начал тут вынюхивать, ведь брат Бразгдо может проболтаться, особенно если выпьет пару лишних кувшинов вина, сказал он.
Не думаю, чтобы он осмелился рассказать инквизитору, что видел в горах призрак еретика, успокоил приятеля Гримпоу.
Да еще этот настоятель, которого так заинтриговали необычные знаки на серебряных монетах.
Ты прав, но настоятель не захочет обсуждать с посланником папы свои делишки, сказал Гримпоу.
Вполне вероятно, этот монах со своим конвоем здесь проездом, а жеребца нашли по чистой случайности. Дурлиб пытался утишить собственные страхи.
Нет, возразил Гримпоу, у меня нет ни капли сомнений в том, что инквизитор Бульвар де Гостель преследовал рыцаря, чтобы сжечь того на костре, только никак не могу понять за что. Я подозреваю, что запечатанное письмо и камень, который он нес, как-то с этим связаны. Юноша закрыл глаза, чтобы сосредоточиться на смутных видениях, которые возникали у него в голове, как у настоящего предсказателя.
Ты действительно видишь то, о чем говоришь? спросил Дурлиб, изумленно и в то же время недоверчиво.
Я вину только странные картины, Дурлиб, вяло отозвался Гримпоу.
Постарайся поспать немного, а я пойду потолкую с ключарем, чтобы наших коней приготовили к утру, а заодно попытаюсь выведать что-нибудь насчет этого монаха и того, что привело его в наши края.
Мне страшно, Дурлиб, прошептал Гримпоу, съежившись под одеялом, как если бы на него опускалась зловещая тень.
Этот волшебный камень, который ты носишь на шее, защитит тебя, а сейчас засыпай, завтра мы будем уже далеко отсюда, заверил Дурлиб.
Они даже не подозревали, насколько Дурлиб заблуждался.
Дурлиб поднялся, взял масляную лампу и вышел из комнаты. Он направился по узкой лестнице на кухню, где оживленные голоса королевских солдат тревожили привычный покой аббатства.
Окутанный мраком ночи, Гримпоу вытащил из льняного мешочка амулет рыцаря и в тот же миг увидел легкое сияние казалось, уголек пылал между пальцами. Он разомкнул пальцы: камень, живой, красноватый и искрящийся, был похож на мимолетное сверкание звезды, падающей с неба. Необычное сияние усиливалось, прорываясь сквозь пальцы, и уже полностью освещало гостевую комнату, словно пламенем, открывая взгляду все нервюры сводчатого потолка, похожие на скелет гигантского доисторического животного. Не зная почему, в этот самый миг юноша ощутил, что ничто уже не будет, как раньше: он вспомнил свою деревню в Обернальте и жалкий домишко родителей, свои детские годы, когда он ухаживал за свиньями и козами, сбор урожая, легкомысленные шалости и ссоры с другими деревенскими ребятами, смех и плач в таверне дяди Фельсдрона по кличке Порох. Сейчас он был уверен, что прежняя жизнь осталась позади навеки. Она всплывала в памяти, как лоскутки тумана, развеянные ветром. Гримпоу боялся, что не сможет встретить лицом к лицу опасные испытания, которые предвещало сияние камня. В конце концов, он был молод, и беспощадный, суровый мир только начинал ему открываться.