А Захарьины, узнав, очевидно, от Феофила о том, что дела пошли на лад, присягали и обнимались со сторонниками власти особенно усердно. Малюта припомнил, как вчера изможденный страданиями государь, приподнявшись на локтях, преодолевая недостаток воздуха, хрипел:
Когда меня не будет, не допустите вероломных извести царевича: спасите его! Бегите в чужую землю, куда Бог укажет вам путь.
Тогда-то и зародились у Иоанна мысли о спасении его самого в чужой земле. Не раз он, спустя долгие годы, делился с Малютой и страхами своими, и надеждами. Почему бы и не сочетаться браком с заморской принцессой? Чай, во Франции или Англии не хуже будет? задавал себе нередко вопрос Иоанн. Свои скорее уморят, а иноземцы гостя, женатого на их соотечественнице, вряд ли бросят на произвол судьбы.
Блуждающий взгляд Иоанна на секунду задерживался на лицах тех, кто собрался у его одра, который лишь постепенно по мере выздоровления превращался в театральные подмостки. Малюта не умел, конечно, это определить четко, но ощущал еле уловимые изменения в состоянии царя с пронзительной ясностью, присущей его звериной и привязчивой натуре.
Ну, слава Богу, очухался! Ну, слава Богу! шептал.
Пошел прочь, смерд! зашипел князь Курлятев, толкнув Малюту, мешавшего перешагнуть порог.
Малюта сощурился: погодь сосчитаемся, когда государь выдюжит. Все вы у меня на зарубке! Все. Дмитрий Курлятев особо выпятился нежеланием присягнуть, когда царь молил бояр ослабевшим голосом. И Никита Фуников казначей тоже раскрылся.
Потом Малюта, перебирая в памяти запавшее, прикидывал: в какой момент сам государь догадался, что смерть отступила и теперь пришла пора действовать? Понукая других, понукаешь и себя. Понуждая других, понуждаешь и себя. Как к себе, так и к другим. Как к себе строг, так и к другим. Истинный владыка знает сии максимы.
Оглядев вчера лица поникших соратников, Иоанн, протягивая к ним исхудалые руки, голосом, внезапно напитавшимся мощью, воскликнул:
А вы, Захарьины, чего ужасаетесь?
Им было чего ужасаться, о чем свидетельствовало выражение лица князя Ивана Михайловича Шуйского. Да и проницательный взор князя Владимира Андреевича сулил мало доброго. Басманову, давно оставившему лагерь Шуйских, тоже не поздоровится, а следом за ним и братьям Грязным с Малютой в придачу, и многим стрелецким головам. Здесь, в душной кремлевской опочивальне царя, сошлось в противоборстве личное и государственное: быть смуте и слабой власти юной жены и пеленочника или крепко Московии стоять под дланью мужей зрелых и имеющих на власть бесспорное право. Кто такие Захарьины-Юрьевы, чтобы Шуйским да Старицким указывать?! Да никто! А мертвый царь тоже никто, хотя и послед оставил. Державные дела требуют ежедневной заботы. Татары да ливонцы, поляки да крымчаки не станут ждать, пока Митенька подрастет и возьмет меч в руки. Опыт ожидания у Шуйских да Курлятевых имелся. Алексей Адашев и поп Сильвестр это хорошо понимали. Вдобавок всех пугала жестокость, проявленная Иоанном в молодые годы перед женитьбой на Анастасии. Забрала красивая и мягкая царица его ярость, растопила лед, но ведь не навсегда? Разлюбит Анастасию или что с ней случится, каким он станет? Тут риск большим горем для страны может обернуться. Многие в свой смятенный ум грешные и спутанные мысли пустили, многие ради того черту перешагнули.
Но как громом полыхнуло:
Поздно щадить вам мятежных бояр: они не пощадят вас!
И хотя слова были обращены к шурьям, набатом отозвались они в душах остальных. Нет, не пощадят их! Шуйские не пощадят! Сильвестра с Адашевыми, может, и не тронут, по приказам распихают, воеводствами наградят за смирение, даже советы у них испрашивать будут. Дьяка Висковатого беспременно простят. Такого грамотея поискать
не сразу отыщешь, а иные куда? Один путь на плаху, в застенок или по кельям удавки ждать. Нет, не пощадят разных Мстиславских, Морозовых, Воротынских с Шереметевыми. Других среди боярства найдут. Других!
Будете вы первыми мертвецами. Явите мужество: умрите великодушно за моего сына и мать его. Это уже восклицал явно выздоровевший человек. Не дайте жены моей на поругание изменникам!
Потрясенных величием и мощью услышанного бояр только страх и железная выучка удержала, чтобы толпой не броситься прочь в Переднюю избу, где стоял дьяк Иван Михайлов с крестом, чтобы произнести теперь уже никому не нужную присягу. Мало кто понимал, что государь стряхнул с себя болезнь, но среди них одним из первых оказался Малюта. Одр незаметно для многих превратился из театральных подмостков в сверкающий золотом трон.
Рождение царицы
Память у Малюты как пергамент у летописца: что начерталось на ней, то никогда не стиралось. Запоминал он накрепко, навсегда. А для собственной нужды тем более.
Вот ты, государь, уходишь воевать Казань, покидаешь молодую жену, говорил Сильвестр, правителем Москвы оставляешь князя Владимира Андреевича Старицкого. Однако царица не безмолвное существо!
Малюта в темноте сеней усмехнулся. Знал бы Сильвестр, кого назначил государь присматривать за правителем. Иоанн не шелохнулся и продолжал сидеть как изваяние из мрамора. Скульптуры из этого камня уже были известны в России.