князя Андрея Курбского и самого царя, то сквозь различные ухищрения, в основе которых лежит защита собственных интересов и исторической репутации, преувеличения, наговоры и прямую клевету просвечивает все-таки неутешительная правда. Вероятно, разница между экзекуциями на Западе и на Востоке состоит не только в том, что в последнем случае они проводились без малейшей серьезной попытки придать им видимость законности, но в известной неопрятности действий подручных царя, а также в очевидном самодурстве, с каким выносились неадекватные проступку приговоры. Индивидуальная, а не соборная воля решала вопрос жизни и смерти.
Однако, с другой стороны, какая видимость законности была придана Варфоломеевской ночи? И все же, сталкиваясь с разного рода фактами, явственно ощущаешь некую специфичность того, что происходило в окрестностях Кремля, в самом Кремле да и на необъятных просторах Руси в Новгороде, Пскове, Казани, Астрахани и в иных местах. События на мосту через реку Волхов показали, как русский властелин может обращаться с русскими людьми, его собственными подданными, которые чем-то ему не пришлись по душе.
Так или иначе пытки, казни и убийства происходили и до воцарения Иоанна IV, но в тот день, когда тринадцатилетний мальчик отдал приказ псарям затравить пусть грубо и дурно обращавшегося с ним князя Андрея Шуйского, открылась новая страница в отечественной истории. Ничего подобного прежде, как кажется, не происходило.
Мнение народное
В основе снисходительности мнения народного лежит терпение, иногда переходящее в равнодушие и безразличие, которые нередко являются результатом жестокости и угнетения, а также грубости и примитивности внутрисемейных и внутринародных взаимоотношений. Поэтизируя прошлое, народ вступает как бы в противоречие с историей, идет, сам того не желая, на поводу у власти или, вернее, у ее неразумных представителей, что отражается прежде остального в национальной литературе, избегающей натуралистических описаний и создающей настроения, удобные для восприятия смягченной версии и чарующей легенды. Грешила этим в значительной мере литература сталинского периода, оскопленная и обескровленная даже в хороших и неконъюнктурных образцах. А о фольклоре, независимом, казалось бы, по собственному происхождению, и упоминать нечего. Отражая серьезнее и ярче прочего состояние народной, то есть коллективной, души, он искажает, несомненно, подлинное бытие, переиначивая случившееся и освещая его театральным светом, вырывая из кошмарного контекста эпохи пыток, казней и убийств самое лучшее, отъединенное от власти насильников, облагораживая вместе с тем эту эпоху и позволяя, к сожалению, угнетателям продолжать черное дело под прикрытием мнения народного, всегда доброго и романтичного в связи со многими
обстоятельствами формирования характера. Фольклор облегчает историю, как облегчает и жизнь, превращает историю в логическую цепь, создавая иллюзию закономерности, в то время как она история прихотлива, причудлива и непоследовательна в развитии и зависит целиком от личности и способов выживания этой личности, а не от чего-либо иного. Власть личности формирует историю, а личность подчиняется лишь врожденным мотивациям и собственным интересам, зачастую совершенно алогичным и идущим нередко вразрез с подлинными интересами общности. Здесь и заключена настоящая трагедия истории, ибо качества человека универсальны и не зависят от национальности. Качества и поведенческие реакции зависят от обстоятельств.
Покоритель Казани и Астрахани, правитель, уничтоживший боярскую аристократию, обладавшую высоким интеллектуальным и нравственным потенциалом, и тем самым, к нашему ужасу, положивший начало многим революционным бедам, хотя эта аристократия и питалась от слез и крови народной, как утверждают различные сказания, Иоанн IV снискал непреходящую славу защитника земли русской, несмотря на дикое отношение к истерзанным подданным. Народ в былинах нарисовал привлекательный портрет мудрого правителя, защитника слабых против сильных и сочувствующего всему отечественному. В замечательной былине, скорее напоминающей балладу, первый русский царь предстает перед нами именно в таком виде. Это произведение в разных вариантах дошло почти до наших дней, и если бы не большевистский террор, мы бы извлекли из них более полную картину отношения людей к личности царя. Былины о Никите Романовиче воеводе Захарьине-Юрьеве, брате царицы Анастасии широко распространились на Севере в окрестностях Кирилло-Белозерского монастыря, да и вообще во всем Белозерском крае. Вот несколько отрывков из сохранившегося варианта: