Кто ни то из кухмерьских и был-то!
Да! А высокая, с елку вышины, и коса до сих пор. Мы и побежали, и ета русалка дошла до осинника и пропала там. Мы и не смели никуда пойти.
Выдумываешь все! Стойно Федора! ворчливо отозвалась мать. Присев и горестно подпершись рукой, она неподвижно уставилась перед собою, мысленно пересчитывая нынешний небогатый урожай.
Не знай, нонче баранов резать али додержать до Покрова! Чего делать будем? Как дожить-то до новины?
Доживем! солидно отозвался Грикша. Он сидел у окошка, ловя скудный свет, разбирал «Устав праздничной службы». Никанор ищет паренька. Может, Федю отдать ему? предложил он, не отрываясь от книги.
Глава 17
Как потом, много лет спустя, понял Федя, в ту пору Никанор еще не был так стар, как ему казалось. Он просто рано поседел и рано начал лысеть. Но десятилетнему мальчишке Никанор, с его круглой, как у Николы-угодника, бородою, большелобый и морщинистый, казался уже дряхлым старцем. Никанор ходил косолапя, на кривоватых коротких ногах, и так же косолапо, носками внутрь, слегка переваливаясь, ходили-бегали его взрослые сыновья. Когда они, жаркие от выпитого пива, веселые, с женами и детьми набивались в Никанорову избу, хлопали по спине Никанориху, а та, притворно гневаясь, лупила их чем попадя, подымался шум и гам, а Никанор лучился весь, вскрикивая, правил застольем и весело сыпал неподобные слова. А напившись, свирепо таращил светлоголубые глаза в красных прожилках и начинал спорить и хвастать:
Мы с Шалаем вон какие бревна здымали! Тольки двое!
Молчи ты! обрывала его Никанориха. Шалай был мужик, дак трое нужно мужиков, што медведь! Он и один бревно здымет!
И я! тряс головой Никанор. И я, когда молодой был, меня на селе только Чуха кривой обарывал! А боле никто!
Он закашливался, выжимая слезы из глаз, крепко сплевывал себе под ноги и растирал лаптем. А Никанориха опять ругала деда, что не отойдет плевать к печному углу.
Федю он полюбил, и Федор привязался к старику. Никанор прежде осмотрел Федин топор, пощелкал, похвалил, спросил:
Батькин? Отец еще, поди, правил? (Плотницкий батин топор со смерти отца лежал в коробьи без дела.) Не сильно ярый топор! заключил Никанор.
Ярый топор хуже
Потом Федя, надрываясь, вертел тяжелое точило, а дед, взобравшись на скамью и вложив топор в держалку, водил и водил по крутящемуся камню, словно очищая топором с точила бегучую ленту воды, подымал лезвие к носу, проверяя, снова опускал, наконец, когда Федя уже совсем вымотался, разрешал:
Да ты отдохни! Мастеров по топору да по топорищу признают! Мы еще при князь Александре на Клещине терем клали, дак боярин первым делом: «Покажь топоры!» Топор поглядит, похвалит: «Мастер!» Вот! Никанор клал топор лезвием и кончиком рукояти на бревно. Так нужно! Помни! Без снаряду нет мастера! И, усмехаясь, добавлял: Без снаряду и вошь не убьешь, нёготь нужон!
Они клали новую житницу у боярина Феофана. Никанор учил Федю, как хитро, вагами,
поворачивать тяжелые стволы, закатывая их друг на друга и легко вращая на весу. Сразу поставил затесывать комли, «сомить».
Вот ето сом! А вот ето называтца залапка, говорил он, делая легкую зарубку-затес на бревне. Счас оборотим, обрубим, а потом будем палажать второе дерево
Укладывая первые бревна, Никанор долго щурился, приседал, сказывал, как криушкински плотники ровняют ряд «по воды» глядя на озеро
Напарью, напарью подай! кричал он Феде и тут же хвастал: Видал, Федюха, какая у меня напарья? Ни у кого такой нет!
Через оглоблю смотришь! окликал его Никанор спустя час. Федя не сразу понимал, вопросительно взглядывал в доброе, хитро сморщенное лицо старика.
С изнутра, от себя надо глядеть, тогда николи не подгадишь! пояснял Никанор. А так, через топор, не гляди, накривишь!
С Никанором работать было занятно и весело. Федя старался изо всех сил.
Не смял жало? спрашивал старик. Гляди, етот сук вырубать будешь, не сомни топора!
Доставая сточенный брус поправить топор, он каждый раз говорил Феде:
Дай направлю и твой!
Первое бревно, в котором Федя кое-как сумел выбрать паз, Никанор похвалил, за третье выругал:
Мелко берешь! Только поцеловать придется! Черту подай!
Чертой была двоезубая вилка с загнутыми концами. Ею Никанор проскребал след, докуда рубить.
Ежель углем несмело предложил Федя. Виднее!
Черту надо видеть и так! строго отверг Никанор.
Как кладывашь! уже орал он на Федора к концу первого дня, и тот готовно брался опять за вагу.
Федя был мокрый после работы, но довольный. Хитрое плотницкое дело нравилось ему и раньше. Теперь же, когда открывались потаенные трудности ремесла, о которых, глядя со стороны, он и не догадывался, начинало нравиться еще сильней. И, глядя на положенные ими три венца, он уже и сам видел будущую клеть как бы готовой и говорил дома, что житница у них «красовитая будет!» А потом повторял к месту и не к месту любимую Никанорову пословицу: «Не клин да не мох, дак и плотник сдох!»
Между делом старик сказывал ему плотницкие бывальщины, поминал хороших мастеров, и тех, кто жил в соседних деревнях, и покойных, «старопрежних». Он, кажется, помнил про каждый большой дом: кто, когда и с кем его клал, какие мастера что рубили Рассказывал, как еще в Никаноровой молодости клали они терем богатому купцу на Переяславле и хозяин сам проверял ощупывая руками каждый ряд хорошо ли уложен мох.