Собеседник говорил ровно, умиротворяюще-спокойно, на неплохом европейском английском, в глазах его блестела утомленная, но несомненная благожелательность, и Пола внезапно укололо чувство рождающегося доверия к этому человеку
Стоп! Астатти поднял палец. Несколько минут на размышление. Не затруднит?
В салоне машины воцарилась тишина. Астатти раздумывал.
То, что ему показали фотографию, признак хороший. Если бы бандиты хотели вести собственную игру, то ни в какой Уральск или же в Душанбе приглашать его, Астатти, им явно не следовало. Сначала бы отобрали у Ракитина все имеющееся, выяснили бы суть дела и только бы после А что после?
С другой стороны, а если его, Пола, решили тонко использовать? Тоже вероятно.
И, наконец, третье. В дело вмешалось ЦРУ, вычислив неведомым образом Кузьму, и сейчас с ним в машине находятся американские агенты.
Ракитин направляется в Таджикистан. Почему туда? Сейсмически неблагополучная зона, дикий Восток Или там еще какие-нибудь ключи?
А ведь это неглупая мысль!
Итак. Надо ехать. Придется. Помощнички ему, конечно, выделяются сомнительные Непохожие на тех, в окружении которых обычно Кузьма пребывал. Породистые ребята. На лицах ни малейшего следа дегенеративности, отличающей уголовную мразь. Но то, что они из стана хищников, точно. Уверенных, опытных
«О! понял Астатти. Они похожи на полицейских, эти мои ассистенты, точно!»
Он даже хотел высказать вслух данную мысль, но в последний момент удержался, лишь коротко спросив:
А визы?
Это наши проблемы, произнес Николай безучастно. Рейс в Уральск вылетает завтра утром. Мы за вами заедем. Только желательно твердо знать, стоит ли хлопотать об этих самых визах, билетах и вообще
Стоит, сказал Астатти.
Тогда до завтра!
Удач! пробурчал Кузьма, неуютно заерзав на сиденье.
Выходя из машины, Астатти подумалось, что вел себя старый бандюга в окружении своих же подчиненных как-то необычно скованно и обозначить его боссом в этой компании можно было с натяжкой.
Действительно странно
Впрочем, от данных раздумий Полу поневоле пришлось отмежеваться: теперь его в первую очередь заботили объяснение с Леной, временная утрата связи с американскими партнерами, грозившая недополучением дивидендов, наконец, сами сборы в какую-то дикую неизвестность
Вновь вспомнились безмятежные Гавайи.
«Да, подумалось обреченно, все сложности жизни человек склонен придумывать себе сам. А зачем?..»
МЫТАРИ
После покупки билетов Градов возвратил бумажник Ракитину, взявшему на себя с самого начала путешествий ответственность за хранение финансов и документов, и теперь тот пенял на вокзальных воров, воспользовавшихся его бессознательным состоянием, и на злодейку-судьбу. Градов был более конкретен, обвиняя во всех злоключениях товарища растеряху, авантюриста и разгильдяя.
Звучали и другие определения на нюансах иных языков, профессору подвластных и органично присутствующих в его сознании.
Выслушав несмелое предложение Ракитина вернуться в зал ожидания, дабы полюбопытствовать там, не находил ли кто-нибудь
что-либо, он молча, набычившись, со стылым блеском в глазах, толкнул Александра к подножке вагона. Сказал:
О божьем замысле там быстрее ответ получишь. В вагон лезь! Крест заплечный. А гора моя Голгофа номер два.
По коридору шагали взаимно разобиженные, но, остановившись в проходе, переглянулись, выражая друг другу сочувствие: в тесном купе уже сидели двое мужчин попутчики.
Процедив без какого-либо тепла в голосе приветствие спутникам, Ракитин закинул на верхнюю полку рюкзак. Закинул ловко рюкзак перевалился через бортик на положенное место, но провисший в петле ледоруб тюкнул острием в зеркальную полуоткрытую дверь, нежно звякнувшую осколком верхнего угла.
Градов, обморочно прикрыв глаза, извлек из себя на коротком выдохе нервный смешок.
Саша, милый, сказал с тоской. Давай-ка лучше домой, а? На диван обетованный. Ляг и грусти. Привычное и самое для тебя подходящее занятие.
Ракитин засопел, посуровев лицом, поскрипел зубами, подыскивая ответную колкость, но в этот момент по вагону прокатился заунывный призыв:
Чай, кому чай, чай
В проходе появилась проводница: полная, с раскисшими малиновыми губами и ломкой копной обесцвеченных волос. Расплывчатость ее форм успешно противостояла строгому покрою казенного кителя и юбки.
Поравнявшись с Ракитиным и Градовым, скорбно созерцавшими осколки, она прервала свой монотонный клич, прозвучавший в силу инерции как «ча-ча-ча», а затем пустила в оборот слова пусть разрозненные, однако логически связанные:
Зеркало! Сейчас же Начальник поезда Только
и бьют! И бьют только!
Ледоруб, объяснял Ракитин тупо.
Мы компенсируем, обтекаемо увещевал профессор.
В смущенном мычании попутчиков также угадывалось подтверждение, что зеркало повредили не из принципа и не по злому умыслу.
Я к вам зайду, и мы все уладим, веско и вежливо заверил Ракитин. А чай давайте. С удовольствием.
Чай им!.. фыркнула железнодорожная начальница, с неудовольствием подчиняясь ровному тону собеседника.
Звякнуло тонкое стекло стаканов, и легли брусочки сахара на старенькую накрахмаленную салфеточку.