Шрифт
Фон
Снова тихий верблюд безотказно возник.
Вот приют твой верблюжья спина.
В тертом вьюке листки недописанных книг
И лекарства твои, Ибн Сина.
Лишь до первых барханов успели дойти
И еще не спустился закат,
Как послышался топот и свист позади
Это кони за ними летят.
И передний впритык осадил скакуна,
Крикнул, счастлив удачей и зол:
О великий мудрец, шейх-раис Ибн Сина,
Наконец-то тебя я нашел!
Кто ты?
Добрую весть мои кони несут.
Чтоб тебе не скитаться в песках,
Ждет в Газну тебя сам ясноликий Махмуд,
Значит, сам милосердный аллах.
На закате пустыня песками красна.
Все иным в этот миг предстает.
Я не тот, кого ищешь, сказал Ибн Сина.
Джузджани отозвался: Не тот.
Всадник грудь почесал узловатой рукой.
За тобою следим мы давно.
Лишь Махмуд тебе даст и приют и покой,
Без него пропадешь все равно.
Он десница аллаха и он его меч.
Он зовет тебя. А не пойдешь
Кто же сможет тебя от расплаты сберечь?
Видит небо горяч его нож.
Дерзкий всадник с нерадостным жестким лицом
Ерзал весь, словно он танцевал.
А пока его кони и люди кольцом
Обвели, не приблизясь, привал.
Ибн Сина покосился на нож и копье.
Усмехнулся.
Ну что ж, не робей.
Вот, палач, беззащитное сердце мое.
Никуда не пойду я. Убей.
Ищешь смерти? Палач заглумился. Не тут!
Не спеши Как могу я посметь!
На кол, в петлю, в костер коль захочет Махмуд,
Веселее придумает смерть.
Это просто убить. Всадник спрыгнул с коня.
Нож мой маленький весел и шустр.
Но сначала ты вылечить должен меня
Я, как пес шелудивый, чешусь.
Закатал он свои шаровары.
Гляди!
Грудь рванул, безутешен и лют.
На ногах раскорябано все, на груди.
Всюду смрадные струпья гниют.
Ибн Сина усмехнулся.
Хватай же свой нож
И от собственной смерти беги!
Завтра заживо сам ты, злосчастный, сгниешь.
А палач прохрипел:
Помоги!
Я не тот, повторил Ибн Сина, приглядясь,
Словно язвы и струпья ценя.
Если все-таки дам я волшебную мазь,
Ты оставишь в покое меня?
Неужели поможешь? воскликнул палач
И упал на колени в песок.
В грубый голос вплелись полустон-полуплач.
Банку с мазью он взял, как цветок.
Открывая ее, задрожала рука
К этой банке нелегок был путь.
Воспаленную грудь он помазал слегка
Чудо! Больше не чешется грудь.
Все палач получил
Джузджани рассчитал:
Вот сейчас он возьмется за нож.
Между ним и учителем юноша встал.
Не его, а меня ты убьешь.
А палач повернулся к пустыне спиной,
На коня! И, пригнувшись, в намет.
Только крикнуть успел газневийцам:
За мной! Мы ошиблись опять. Он не тот.
Ибн Сина поглядел им устало вослед.
Сумасшедший сказал Джузджани.
Ночь рассыпала звездный обещанный свет,
И пошли по пустыне они.
Ни гроша за душой, ни огня впереди.
Вместо золота звездная медь.
Только можно дышать, только можно идти
И на желтые звезды глядеть.
РАЗГОВОР ИБН СИНЫ С ПЕСЧАНЫМ ВЕТРОМ
Как прохладны пальцы твои, Ширин,
Как влажны глаза от счастливых слез.
Голову кружит ранний жасмин
Или запах твоих волос?
Звон песка или звон стрекоз
Не сумеют меня отвлечь
От черной линии этих кос,
От белой линии этих плеч
Господин мой, ты голос моих надежд
Перед аллахом и перед людьми.
Хочешь, пальцы мои себе возьми,
Хочешь, косы мои отрежь.
Как пальцы твои горячи, Ширин,
Здесь песок и верблюды во все края.
Без тебя я со всеми совсем один,
Угаданная моя.
Господин мой, едва ты оставил дом,
Злые люди взломали в нем тишину.
Брат мой, мальчик, мертвый остался в нем,
А меня увезли в Газну.
Там султан Махмуд Газневи,
Постылый, припал к моим губам.
А потом, искусанную, в крови,
Словно тряпку бросил меня рабам.
Господин мой, нет больше твоей Ширин
Погоди, это ветер звенит или ты?
Господин мой, нет больше твоей Ширин
Погоди, я не вижу среди пустоты.
Ширин, откликнись, не может быть!
Где твоя доброта, Ширин?
Как давит зной, как хочется пить
Как скрючены пальцы твои, Ширин
БАЛЛАДА ПУЛЬСА
Больной не холоден, не горяч,
Без ссадин и синяков.
А врач знаменит. Но какой он врач
Он бродяга из дальних песков.
Как сайгак, он стремится запутать след
Одинокой своей тоски.
Все бросая внезапно, он столько лет
От султана бежит в пески
Слава следом за путником щурит глаз,
Но меняет он имена.
Должен заново, заново всякий раз
Утверждать себя Ибн Сина.
А племянник эмира уже полумертв,
Отшатнулись его врачи.
Что ж, доказывай, чем ты умен и горд,
Вот тебе полутруп лечи!
Ибн Сина замечает усмешки пусть.
Отодвинув их в тишину,
Отрешенно он погружается в пульс,
Словно рыба в речную волну.
Пульс понятен, как книга, послушен, как раб,
Даже если оттенки малы,
Сбивчив он или ровен, силен или слаб,
Или в виде зубьев пилы.
Много видов пульса ученый познал.
Только здесь он до глупости прост
Он не мягок, не тверд, не велик и не мал,
Не дрожит, как мышиный хвост.
Еле слышно ведет он свой ровный лад
Без падений и катастроф.
Может биться Ибн Сина об заклад
Племянник эмира здоров.
A если здоров, почему полумертв?
На коврах лежит чуть дыша.
Почему не ест, почему не пьет?
Чем убита его душа?
Эй, сказал Ибн Сина в голубой тишине,
Город ваш чужой для меня.
Вы кварталы его назовите мне,
Перечислите их имена.
Старый лекарь плечами пожал,
Руки глубже загнал в рукава.
Деревянными палочками по ушам
Застучали его слова.
И при слове «Равшан», как при вспышке огней,
Раскололась вдруг тишина.
Дрогнул пульс и забился чуть-чуть сильней.
Так, сказал старику Ибн Сина.
Кто живет там? Каждого назови!
Вереницу домов разверни.
Застучал и забился пульс
«Гарани
Гарани Гарани»
И тогда Ибн Сина наполняет весь дом
Плеском женских имен без числа:
Сурайя, Гульчехра, Мавджуда, Гульбедом,
И Чахвар, и Ширин, и Лола
А едва он сказал «Медиме», и больной
Вырвал руку, как ветвь из костра.
И порывисто выпил напиток хмельной,
Что стоял у постели с утра.
Это имя скрываю я семьдесят дней,
Прячу в сердце, держу в голове.
Не позволит мне дядя жениться на ней,
Быть с чеканщиком меди в родстве.
Так зачем не даете вы мне умереть!..
Врач склонился к нему.
Не беда.
Посмотри, как прекрасна чеканная медь.
Умереть ты успеешь всегда.
А эмиру сказал он:
Вот адрес беды.
И теперь тебе выбрать пора
Мертвый мальчик, который уснет без воды,
Или праздник любви и добра.
Как ты выведал тайну? воскликнул эмир.
Задышал шашлыком, черемшой.
Ибн Сина отвечал:
Человек это мир.
Тело лечится вместе с душой.
Шрифт
Фон