Шрифт
Фон
«Поздняя дороженька»
Поздняя дороженька
Под ноги легла.
Но не хочет ноженька,
Хоть бы и могла
Вдаль идти. Не сахарно
Здесь. Но хорошо.
Поле перепахано.
Заливной лужок.
Нитка серебристая
Речки да прудов
И над домом низкое
Пенье проводов.
Взлеты и падения,
Броды да мосты.
В пору наводнения
Трудных полверсты.
Вечера туманные.
Огонек степной
Как быть с окаянною
Милой стороной?!
«Полна любви смиренная душа»
Полна любви смиренная душа.
Над ней рассудок наш не властен.
Ей каждая букашка хороша
И всякий человек прекрасен.
Она крылом тебя поднимет ввысь.
Она теплом своим согреет
Твою коротенькую жизнь.
И объяснит ее куда умнее.
Августовская ночь
Встанешь, спросонья накинув халат,
Ночь обнимает тебя, как невеста.
Яблоки звонко по крыше стучат,
Определяя и время, и место.
У водокачки по глади пруда
Спичкою-чирк. Пролетела звезда.
Счастья ль желал, или счастья не надо.
Не отвести изумленного взгляда.
«Поутру, за городом»
Поутру, за городом,
Где эпохи нет никаких примет.
По лесной дороге ты идешь,
Оставляя далекий след.
Вдруг весна
Пахнёт на тебя
При быстрой ходьбе.
И поймешь,
Что Бог ближе нам,
Чем мы сами себе.
«Одиноко горит среднерусская зимняя ночь»
Одиноко горит среднерусская зимняя ночь.
Две сосны и береза на взгорье при свете луны.
Постою. Полюбуюсь. И пойду себе медленно прочь
Лишь ручей вдалеке подчеркнет глубину тишины.
«Удивительные дни приходятся на старость»
Удивительные дни приходятся на старость.
Парк осенний красив, хоть и запоздало.
Шаг не ходкий, да и разум не быстрый.
Только небо над головой ослепительно чистое.
Ослепительно ясные бывают дни осенние.
Будто кто-то тусклым глазам твоим дал зрение.
Чувствам дал остроту и пронзительность.
И под вечер покой недолгому своему жителю.
.
Удивительным образом с детством смыкается
Поздняя пора. И дОма хорошо. И со двора
Нет желания уйти. Забывается
Список обид. Будто ластиком стирается гора,
На которую не подняться. А теперь пора.
Душа
Ни с кем не говорю. Молчу.
Со мной затворница тревога.
Взаимодействия ищу
Между душой своей и богом.
Пока внутри меня горит
Светильник слабый, невеликий,
И снег идет, и стол стоит,
И за окошком холод дикий.
Вскипает в чайнике вода,
Трещит растопленная печка.
И жизнь, хотя не молода,
Все ж выглядит по-человечьи.
Но если дух оставит нас,
И если пламя в нас погаснет,
Вещей строительный каркас
Исчезнет сразу. В одночасье.
Замрет могучий океан,
Устанет буйная природа
И зверь забудет божий план,
И остановятся народы.
И неподвижная Земля
В пустынном космосе качнется,
Погаснут звездные поля
Пока душа не соберется.
Лев Толстой 1910
Шамордино. Сиротский ледяной октябрь.
Как-будто связи меж людьми ослабли.
Старик идет тяжелый, как корабль,
Медлительный, угрюмый, ржавый.
Осталась позади держава.
Семья. И умягченье нравов.
И, страшно выговорить, честь
Вот век прошел, в который не присесть.
Природу перебарывает жесть
И ускоренье удалось на славу.
Лишь на секунду в год берет досада,
Когда свистит Сапсан у П.Посада
И граф идет в своем смешном наряде.
А мы за ним. По-прежнему плетемся сзади.
Токарь
Очки на носу поправляет,
Замасленный «штанген»[1] бере т.
Улыбкой своей удивляет
Серьезный курящий народ.
Он лыс и сутул, и тщедушен.
Он весь поместился в зазор
Меж теми, кто равнодушен
И теми, кто что-нибудь спёр.
В обед в шахматишки играет,
Поддержит и общий «базар»,
А бабам чужим починяет
Без денег худой самовар.
Шипит канифолью паяльник
И каплей ложится припой.
Его не тревожит начальник.
Он поздно уходит домой.
А ночью в мешке коммуналки
Один. Без семьи. Без детей.
Он спит беззаботно, как ангел
Он с неба сюда залетел.
Внуки
Они желаннее детей.
Мы видим в них свое подобье.
И простодушье их затей
Разглаживает нам надбровья.
И, не боясь глупцом прослыть,
По склонности найдя соседство,
Мы умеряем свою прыть
И с радостью впадаем в детство.
Друзья! Сопливые щенки!
Какие корчите вы рожи,
Как вы касаетесь щеки
До помрачения, до дрожи!
Жуки, букашки, паучки,
Червяк и хвойные иголки.
Коза пасется у реки.
И деньнеобычайно долгий.
Едва от бога отошли,
На шаг один или на локоть.
От жизни нашей вас тошнит.
И лучше старшим вас не трогать.
Гудит старательно пчела,
Вся белая от цвета ветка,
Качая ведрами, прошла
И поздоровалась соседка.
Открыто в комнате окно,
Распахнуты мальцами двери,
Сквозняк, как красное вино,
Бодрит. Пока, по крайней мере.
«Всю ночь шел снег, всю ночь мело»
Всю ночь шел снег, всю ночь мело.
И, если б только непогода!
Но что-то новое жило
Во мне. И не давало ходу.
И не давало мне идти,
Привычкам следовать житейским
Как будто бы судьей третейским
Я был на старости судим.
А с виду будто невредим.
Но с новой тяжестью свинцовой.
И сыплет с неба снова, снова.
И из трубы всё дым да дым.
Мои гости
Ты здесь, моя внезапная усталость,
Приди. Тебе я рад. Ты задержалась.
Я притяну тебя, как лодочку пустую.
Когда ты поплывешь, с тобою поплыву я.
Ты здесь, мое минутное страданье.
Тебя я встречу ночью. Обещаю.
Как для кого. Ты для меня небесное старание.
И ты меня прости, как я тебя прощаю.
Ты здесь, ночная тьма. Ты прилетела.
Глубокий мрак. Без мрака свет не виден.
Предтеча всякого рождения, дела.
Мироустройства непременный житель.
Смирение, ты ставишь нас на место.
В тебя впадают устремления, как в море.
Ты превращаешь в благородство жеста
И зло, и нетерпение, и горе.
Ты здесь покой блаженный. Отыскался!
Нет без тебя движения. Нет смысла.
О, как слезами без тебя я обливался
И падал вниз, как ведра с коромысла.
Шрифт
Фон