Вышеизложенное даёт мне полное право утверждать о том, что Шекспир был прямым наследником морально этических основ, заложенных Аристотелем. При внимательном прочтении пьес Уильяма Шекспира, можно заключить, что он был великим гуманистом, его женские образы при каждом прочтении завораживают и вызывают нескрываемое восхищение.
«Shakespeare was the most cheery, healthy, and open-air Englishman of them all. Such a man would never even have dreamed of writing
up a cynical theme, unless he happened to be out of sorts, sick perhaps, cross, or not himself. And Shakespeare, with all the genius and all the sincere, passionate acrimony which he displays in Timon and in Troilus, has done no more than exhibit the nervous depression of an optimist a sort of peevishness, very different from the logic, the cruelty, and the perverse beauty of true cynicism».
«Шекспир был самым жизнерадостным, здоровым и открытым англичанином из всех. Такому человеку, как он никогда бы и в голову не пришло написать на циничную тему, если же так получилось, что он был не в духе, возможно, болен, сердит или был бы сам не свой.
И Шекспир, с помощью своего гения и всей искренней, страстной язвительностью, которые он отобразил в «Тимоне» и «Троиле» сделав не больше, чем выставил в духе нервной депрессии оптимиста своего рода раздражительности, сильно отличающейся по логики вещей в жестокой и извращённой красоте истинного цинизма». Джон Джей Чэпмен, американский писатель (John Jay Chapman 1819 1909), «A Glance Toward Shakespeare».
Труды Аристотеля занимали почётное место в личной библиотеке поэта. Не удивительно, что его сердце покорили труды Аристотеля, Вергилия и Овидия. Именно, они научили свободно мыслить и рассуждать, через познания такой дисциплины, как риторика. Содержание сонетов наглядно показывают неистощимое стремление Шекспира к использованию в своей поэзии всего богатства риторических приёмов, которые он освоил в юношестве.
Краткая справка.
«Никомахова этика» или «Этика Никомаха» (др.-греч.) одно из трёх этических сочинений Аристотеля. Считается, что само название «Никомахова» данная работа получила, так как она была издана впервые (около 300 года до н. э.) Никомахом сыном Аристотеля. Возможно, что книга была посвящена Аристотелем сыну Никомаху, или непосредственно отцу Аристотеля, которого тоже звали Никомахом.
Аристотель разделил все добродетели на два вида: нравственные и мыслительные. Добродетели не являются врождёнными, но приобретаются через воспитание родителями и наставниками или же вследствие самовоспитания. Основной задачей государства для гармоничного развития общества должно является воспитание добродетелей. Сущность существующих добродетелей в том, что их губит избыток или недостаток. В какой степени превалирует один из видов зависит от умения человека обуздать и управлять чувствами, страстями и желаниями. Таким образом, каждая из этических добродетелей должна быть сбалансирована, занимая середину между крайностями. Добродетель по Аристотелю, выражается в воздержанности, которая противопоставляется пороку, невоздержанности и жестокости. Среди присущих человеку черт характера в «Этике Никомаха» Аристотель выделял «изнеженность, которая, по его мнению, заслуживает порицание.
При этом, персональное счастье, которое может быть достигнуто с помощью сбалансированных добродетелей, является опосредованно причастным, как к удовольствиям, так и к благоприятно сложившимся обстоятельствам.
Но главное, в большей части критического материала присутствовало утверждение, что сонет 71 был связан темой с предыдущим сонетом 70, но при внимательном изучении, обнаружилось, что утверждения критиков неверны. В сонете 70, затрагивался литературный образ «клеветы», и можно предположить, что сплетни и клевета окружения основательно затронула самого барда. Об этом можно сделать предположение после прочтения строки 2-4 сонета 71:
«Than you shall hear the surly sullen bell
Give warning to the world that I am fled
From this vile world, with vildest worms to dwell» (71, 2-4).
«Как только вы услышите зловещий угрюмый колокол (сами),
Давший предостережение миру; что Я был спасающимся
От этого подлого мира с оставшись жить одичавшими червями» (71, 2-4).
Подстрочник 4 строки сонета 71 поведал читателю об неких персонах с помощью метафоры во фразе: «vildest worms to dwell», оставшихся жить одичавших червях». Безусловно эта фраза была криком отчаяния поэта в момент написания этих строк, в условиях нескончаемой слежки за протестантское вероисповедание, и изнуряющие и мешающие спокойно работать над пьесами злобные сплетни завистников, буквально на каждом шагу.
Впрочем, строка 8 сонета 70 в контексте второго четверостишия является образцом чисто шекспировской почти неуловимой и утончённой иронии: «And thou present'st a pure unstained prime» «и чистое незапятнанное начало представишь ты собой» .При сравнении читатель может обнаружить, что риторическая модель построения сонета 70 в значительной степени отличается от модели построения сонета
71.
Поэтому, можно ли было вообще говорить о преемственности темы и модели построения сонета 71 по сравнению с сонетом 70, когда по всем признакам в сонете 71 на самом деле, не получила продолжения тема предыдущего сонета?