Почти сто пятнадцать лет минуло с того времени, когда Гней Помпей Великий разбил могущество пиратов. До этого они владычествовали на морях так же, как римские легионы на суше. Римская республика, раздираемая борьбой за власть, не могла направить свой военный флот для борьбы с морскими разбойниками. Любые попытки сопротивления, оказываемые пиратам, жестоко пресекались. Еще бы! Как можно было сопротивляться пиратам, которые в короткое время построили арсеналы и наполнили их оружием, воинскими снарядами и машинами? На всем азиатском берегу поставили маяки и разместили гарнизоны. Флот их состоял из тысячи с лишним кораблей. Добычи они брали столько, что суда их, блистая царской роскошью, имели позолоченные пурпурные паруса и отделанные серебром весла. Но вскоре море стало для них тесным, и они объявили миру беспощадную войну. Их огромная армия разграбила четыреста городов в Греции и Италии. Пользуясь своей безнаказанностью, они становились наглее с каждым днем. Город, в котором была какая-либо святыня с богатыми дарами и приношениями, опустошался пиратами, которые оправдывали себя, утверждая, что богам не нужно золото, оно, дескать, только портит их.
Они похищали для азиатских геникеев молодых девушек и женщин консульской породы из их богатых вилл, поместий и дворцов, омываемых голубыми волнами италийских заливов. И будь происхождение такой женщины даже от тех триумфаторов, чья слава прошла по всей
земле, она, выставленная обнаженной на рынках Востока, продавалась на вес золота. И стыдливость ее сатрапы из Босфора оценивали дороже прелестей. За каждую ее слезу, они готовы были отдать целую провинцию. Наконец, пираты явились показать свои окровавленные паруса в Тибр и вызвали на бой владычицу мира Капитолийскую волчицу. Им удалось взять в клещи Рим и его окрестности, и в Великом городе, зависимом от поступления хлеба из Африки и Сицилии, начался голод.
Тогда и решено было раз и навсегда покончить с пиратством. Разгромить морских разбойников поручили Гнею Помпею. После нескольких незначительных сражений полководцу удалось оттеснить пиратские флотилии к берегам Малой Азии, и там, у крепости Карацезиум, и произошла битва, в которой было истреблено более десяти тысяч пиратов, уничтожены множество разбойничьих судов и взято в плен бесчисленное количество рабов.
Тела убитых, как бы обнимая друг друга в прощальном приветствии, лежали на поле сражения. Не было места, где не видны были бы следы пролитой крови. Казалось, что огромные жертвы смогут прекратить пиратский промысел, уничтожить само воспоминание о прошлом разбойничьем ремесле. Но нельзя до конца уничтожить морской разбой. Редкие отщепенцы, напоминающие жалких бродяг, до сих пор бороздят волны Средиземного моря в поисках удачи. И чаще всего они кончают жизнь на кресте или на дне моря. Самые умные и ловкие из них больше занимаются торговлей, чем пиратством, и на ней пытаются создать свое благополучие. И если им удается это сделать, они снова пытаются стать добрыми и послушными гражданами той страны, где законы не особенно строги. Именно таким пиратом и был Лот Моний. Поняв, что Зеникету не собрать и двухсот кораблей для столь опасной экспедиции, Лот Моний, ничего не сказавший на совете командиров, той же ночью поднял паруса своих либурн и постыдно бежал с берегов Киликии, покрыв себя в пиратском братстве вечным и несмываемым позором.
Теперь, в горестный час, архипират вспоминал свое предательство, и разорение воспринял как кару богов. Но Лот Моний знал, что боги могут не только мстить, но и прощать. Поэтому неудачливый пират молил небо возвратить его кораблю фортуну. И небо услышало его. В команде «Исиды» находился бесценный человек по имени Хабан. Его держали на судне не из-за силы и ловкости рук и ног, напротив, он был тщедушным и щуплым человеком, а за его какое-то сверхъестественной остроты зрение. Он видел так хорошо, что на расстоянии двух морских миль различал опознавательные знаки любого корабля. Он был такой же неотъемлемой частью «Исиды», как и тутела. А иногда его почитали даже больше, и при дележе добычи пай Хабана стоял на втором месте после капитанского.
И вот сейчас, как обычно, Хабан стоял на носу корабля и глазами обшаривал берег, проплывающий мимо левого борта. Ветер трепал его рыжую свалявшуюся бороду, но голый, отливающий бронзовым загаром череп был неподвижен. Сжатые и искусанные губы на ничего не выражавшем лице, были изъедены морской солью и покрыты трещинами. Внезапно в его глазах зажглись радостные огоньки, и он поспешил к капитану. Увидев Хабана, который ковылял к нему на кривых ногах, Лот Моний оживился. Надежда зажглась в его душе.
Клянусь Юпитером, ты идешь с доброй вестью! проворчал он.
Ты словно смотришь в воду, сказал Хабан. Взгляни-ка вон туда.