Он отошел к вычислителю и вложил в него перфоленту.
Это что? спросил Геракл с такой же интонацией, как и Суровцев.
Суровцев хмыкнул, у него покраснели уши. Лалаянц помедлил с ответом.
Это машина Она умеет решать задачи. Она будет решать одновременно с тобой.
Вычислитель решил задачу за семнадцать секунд. Геракл с карточкой в руках оставался неподвижным более двенадцати минут и только потом написал ответ.
Мы не стремимся к точности, сказал Лалаянц, Пока надо просто посмотреть, как все это работает по сравнению с обычными машинами. У нас локальная задача: проверить возможность применения живых синтетических белковых блоков в комплексе с квантовыми и полупроводниковыми.
«Папа», сказал Савченко, ты говоришь, как Геракл.
Но тот лаконичней. Тойво потянул Лалаянца за рукав: всем не терпелось увидеть ответ.
Ответ был правильный. Лалаянц
победоносно посмотрел на Суровцева.
Задачка была на уровне третьего курса математического вуза. А у Геракла среднее образование. Представляете! Геракл, напиши, как ты искал ответ. Только главные формулы.
Когда Геракл исписал несколько листов, Лалаянц подчеркнул одну из формул.
Ты не знаешь этой формулы.
Она существует, сказал Геракл.
Но ты ее не знаешь. Покажи, как нашел ее.
Геракл исписал еще лист, несколько строчек остались пустыми.
Здесь не могу написать.
Все! Молодец! Лалаянц схватил лист и взмахнул им. Нет, вы понимаете? Вы понимаете?! Леонид Сергеевич, вы заметили? Это же Он придумал понимаете, придумал! дифференциальное исчисление! А написать не может!
Высшая математика создана за десять минут! крикнул Савченко.
Тихо, граждане! Тойво кивнул в сторону Геракла. Дайте человеку отдохнуть.
За обедом Суровцев сказал:
Вот что, товарищи. Я понимаю: одним этим испытанием вы не ограничитесь. Экспериментировать вам разрешено пока только с узкоматематическим мышлением. Остальное табу. Но вы табу нарушили. Тем важней нам вместе посмотреть, что он может, ваш Геракл. Я прошу разрешения присутствовать и на дальнейших испытаниях.
Лалаянц отложил вилку, которой исчертил перед собой всю скатерть.
Хорошо. Оставайтесь.
После обеда Лалаянц сказал Суровцеву:
Будем наблюдать его в разных ситуациях. Нам ведь важно узнать, создают ли наши живые белковые «детали» что-нибудь надмашинное. Сколько мы ни бились, не могли придумать хороший тест на «духовность».
Лалаянц включил Геракла и, сев напротив него, спросил:
Чего ты хочешь?
Хочу гармонии. Хочу стройно сочетать
Несколько общо, сказал Савченко.
Мысль правильная. Он подсказывает нам тест. Принеси-ка, Вячик, магнитофон и побольше записей.
Начали с «Рушника», любимой песни Лалаянца. Потом Слушали «Шестую» Чайковского, потом Прокофьева, Скрябина. Геракл не шевелился, молчал.
Это гармонично, сказал Лалаянц. Тебе нравится?
Нравиться быть по вкусу, заявил Геракл, располагать к себе. Вкус это чувство, понимание изящного. Чувство это способность воспринимать внешние воздействия. Я воспринимаю звук значит он по вкусу, значит он нравится.
Педагогическая академия сработала, грустно сказал Тойво.
Он включил перемотку магнитофона, и визгливые, оборванные звуки наполнили террасу. У Геракла зашевелились пальцы. Руки начали медленно сгибаться и разгибаться.
Ты хочешь слушать это? быстро спросил Лалаянц.
Геракл молчал и был опять неподвижен. Все переглянулись.
Срочно записали в механической мастерской самый резкий звук, какой смогли получить, визг фрезы, неплотно прижатой к тонкому стальному листу. На террасе пустили запись через усилитель. Звук вибрировал; казалось, сам воздух уплотнился и бьется, прогибается, натянутый до предела, готовый со звонким треском разорваться на упругие звенящие куски. Геракл быстро зашевелил пальцами и двинулся вдоль стен террасы, словно поплыл над полом, плавно убыстряя движение. Он прошел вдоль всех окон и скользнул в открытую дверь на поляну, огороженную редкими высокими елями.
Камеру! опомнился Лалаянц.
Савченко сбегал за киноаппаратом, а Геракл в это время уже танцевал на поляне. Над густой травой все быстрей и быстрей летал розоватый шар с намалеванной на нем ухмыляющейся рожей. Синеватые суставчатые конечности невообразимо изящно двигались вокруг шара, проносили его над неровностями и камнями легко и идеально ровно, словно шар летел в мощной струе воздуха. Над поляной бился визгливый звук, он разносился по ущелью, достигая озера, и отдавался назад от дальнего отвесного его берега.
Лалаянц, побледнев, следил за Гераклом сузившимися глазами.
Звук оборвался, и тишина наступила внезапно, как взрыв. Геракл взвился над поляной, раскинув руки. Мелькнули ноги, напряженно вытянутые, как в прыжке у волейбольной сетки. Шар упал в траву, ноги спружинили, бросили его в сторону, и Геракл с низким глухим воем понесся к краю поляны, к красноватой испещренной лишайниками глыбе. Прежде чем бросившийся к столу Лалаянц успел схватить красную коробочку и нажать клавиш, Геракл, цепляясь срывающимися конечностями, уже лез на скалу. С треском сломался куст барбариса, и Гервкл, сверкнув безумной улыбкой, упал на камни.