Именно это обстоятельство позволяет ему сохранять не только привычные отношения в таком сложном общественном организме, каким является армия, но и быстро осваиваться в условиях, создаваемых новыми военными реформами.
Реформы Александра Второго позволили не только разночинцам, но и представителям иных социальных групп надеть офицерский мундир (напр., генерал от инфантерии Алексеев М. В., один из организаторов Добровольческой Армии, был солдатским сыном), однако на устоявшиеся офицерские традиции это никак не повлияло. И первой, основной заповедью русского офицерства был категорический запрет на участие в каких бы то ни было политических игрищах, выраженный в девизе «Армия вне политики».
Об этом рассказывал мне отец. По его словам это «Правило номер один» зародилось в армейской среде вскоре после восстания декабристов, которое обошлось Петербургу в 1271 человеческую жизнь без учета казненных. Потому-то большевистские агитаторы и не нашли отклика в сердцах офицеров-окопников в Первую Мировую войну. Правда, это не повлияло на сердца солдатские, в результате чего Родина наша не только оказалась единственной страной, признавшей победу Германии со всеми вытекающими отсюда последствиями, но и получила страшную по жестокости и размаху войну гражданскую. О нравственной стороне подобных вмешательств поговорим ниже, а пока вернемся к основным заветам русского офицерства.
Принятая со времен Петра офицерская эстафета, передаваемая из поколение в поколение, служила крепкой закваской как профессиональной чести, так и профессионального долга. Будущий офицер воспитывался не просто среди воспоминаний уже отслужившего деда и еще служившего отца.
Не только в отблеске орденов и медалей, заслуженных старшими поколениями он с младенчества дышал атмосферой грядущей воинской службы, и если будущего солдата провожали в армию с горькими рыданиями, то будущего офицера с радостью и просьбой передать поклон командиру полка, а при случае и командиру дивизии. Адаптация юного офицера не шла ни в какое сравнение с психологической ломкой рядового, хотя этот рядовой был, как правило, куда старше своего офицера.
Офицерство царской армии традиционно существовало как бы в двух ипостасях: на службе и вне ее. На службе неукоснительно соблюдалась привычная формальность: обращение только по званию, исполнение приказов без каких бы то ни было обсуждений, сомнений и колебаний, ощущение постоянной готовности отвечать за подчиненных. Вне службы в офицерском Собрании, в гостях или просто при встрече звания не употреблялись (за исключением обращения к генералам): их заменяли имена и отчества. Мелочь? Отнюдь. Это воспитывало чувство сопричастности к кругу лиц особой ответственности ответственности за вверенных заботам офицера людей, будь то безусый подпоручик или убеленный сединой командир полка. Давало ощущение особого братства, столь необходимое не только в экстремальных ситуациях. Давало, наконец, внутреннее постижение полкового офицерского сообщества как своего рода семьи, объединенной едиными задачами и едиными заботами, где всегда можно рассчитывать на помощь, совет и поддержку.
А к этому приходилось прибегать, потому что русский офицер не пользовался бесплатным вещевым довольствием (оно было введено только в Красной Армии), и всегда приобретал его за собственный счет. Три полных комплекта обмундирования повседневный, парадный и полевой.
Две шинели, две пары сапог хромовые и яловые, две портупеи, летнее и зимнее белье, фуражка и папаха, парадный и повседневный шарфы и, наконец, обязательные лайковые перчатки, которые, по словам отца, рвались чуть ли не через день. И взводный (субалтерн-офицер, первая командная должность), завтракая булкой с чаем и ужиная через день, не сводил концов с концами, получая ежемесячный дефицит в 10 рублей. Командиру роты недоставало 4 рублей в месяц, и только заместитель командира батальона мог
существовать на собственное жалование, не прибегая к займам в полковом Собрании или не обращаясь за помощью к родным.
Крупнейший знаток русского дворянского корпуса П. А. Зайончковский утверждал, что именно это послужило причиной еще одного неписанного закона русского офицерства: непременного согласия командира полка на женитьбу подчиненного ему офицера.
Это сопровождалось отработанным ритуалом. В назначенный командиром вечер жених приводил потенциальную невесту в офицерское Собрание, где и оставлял ее на попечении офицерских жен. Там она и пребывала вплоть до начала танцев, которые открывал командир полка непременным вальсом с приглашенной на смотрины невестой. Вслед за ним ее приглашали другие старшие офицеры, а после легкого ужина знакомство считалось завершенным. Однако вывод командира жених узнавал дня через три после детального обсуждения кандидатуры и сбора всех сведений о ее семье.
Вмешательство в личную жизнь офицера? Ничуть не бывало: защита его будущего. Полковые дамы быстро и весьма точно выясняли человеческие качества невесты, степень ее воспитанности и образованности; командование круг интересов ее семьи, его прошлое и настоящее. Отказы, коли они случались, не требовали объяснений, но без письменного согласия командира полка церковь, как правило, откладывала венчание до лучших времен. Это спасало молодых людей от случайных увлечений, что резко уменьшало вероятность семейных неурядиц, отнюдь не способствующих состоянию обязательной офицерской уравновешенности. Полковое офицерское братство берегло честь как полка в целом, так и каждого офицера в частности, исходя из веками проверенной предпосылки, что быть женою офицера способна далеко не каждая женщина. К сожалению, ныне забыта и эта традиция, что резко увеличило как число разводов, так и количество детей, лишенных полноценной семьи. А ведь настроение офицера далеко не последний аргумент в боевой подготовке войск.