Вот он не хочет давать денег на дорогу. Мера воздействия А деньги, как лежали в шкатулке на буфете, так и лежат. Ездила влюбляться, разлюблять, ездила радоваться, плакать. Один раз ездила даже выходить замуж и один раз ездила разводиться. Вся жизнь там. А здесь передышка, бивуак, временная работа. Пусть в горбольнице, пусть на санэпидстанции Отец? Вечная мерзлота, о которой у нас в городе так любят говорить: «Берегите вечную мерзлоту. На ней стоит все, дома на сваях, цеха, растопится и будет болото, все поплывет, потонет в хляби, сгинет».
Валера слушал, отводя глаза в сторону. В паузе было слышно, как негромко сообщает с экрана телевизора о последних городских новостях диктор миловидная, уже знакомая нам жена инженера по тэ-бэ.
Значит, в понедельник летим? Валера вежливо покосился на дверь, с некоторой неловкостью на клетчатую тахту и коленки Нины.
Скажи, а к этим «твоим» обязательно надо ехать?
А как же?!
Они не удивятся, что ты будешь не один?
Почему же им удивляться? Я какой мужик?
Какой?
В самом соку. Значит, пора мне женой обзавестись, красавицей. «У меня жена, ох, краса-а-авица!..» пропел он, раззадоривая себя. И неуклюже приник к Нине, попытался ее обнять. Нина осторожно высвободилась, посмотрела на Валеру и сама вдруг ткнулась ему в грудь.
И тут же из недр квартиры раздался голос отца:
Нина, можешь сказать твоему гостю, что я готов его подвезти. По-моему, ему не близко.
Он не торопится, звенящим голосом ответила Нина и снова повернулась к Валере: Скажи, может, ты кому-то доказать хочешь? Отомстить? Похвастаться?
Все вместе, усмехнулся Валера. А тебе трудно со мной съездить?
И все-таки не пойму, почему именно я.
Все потому, что на вечной мерзлоте расцвела.
А Выходит жалеешь
Не все ж человеку одному маяться.
Валера вышел в столовую. Нина последовала за ним, подошла к шкатулке из ракушек, открыла ее. Пусто.
Женой так женой, она развела руками. Обнимемся, миллионы.
Почему миллионы? удивился Валера.
Так ты же сам говорил: любить надо всех! До тебя это, правда, уже говорили тысячи людей. Она заглянула ему в глаза. Но это были неплохие тысячи. Она отошла к двери и перед тем, как распахнуть ее перед Валерой, быстро проговорила: Можно, можно! Даже интересно. Меня никогда не звали с собой любить людей.
Она первая прошла в прихожую. Там стоял одетый в летную куртку на меху отец Нины.
Машина мчалась по ночному городу не без лихости. Так, что даже пела резина на виражах.
А вечную мерзлоту все-таки надо беречь, через плечо сказал врач молчавшему Иванову. Мальчишкой, таким же, как вы сейчас, я попал сюда. И если уж наш город построен на вечной мерзлоте, то надо отдавать себе в этом отчет.
Подслушивать нехорошо, сказал Валера.
Я знаю наперед все, что Нина скажет. У меня нет иллюзий насчет моей дочери. И, подумав, добавил: У меня вообще нет иллюзий.
Это хорошо, буркнул Валера. Только непонятна мне такая картина. Идет, например, человек, и вдруг ни с того, ни с сего у него отваливается рука. Смешно?
Врач быстро посмотрел на него, но ничего не сказал.
Такое даже представить себе нельзя. А у вас
вот продолжал Валера. Взяла и отвалилась дочь И иллюзий, оказывается, нет.
Отец Нины на секунду опустил голову, потом слишком пристально стал вглядываться в летящую навстречу дорогу.
Так уж устроен человек. С годами ему кажется совершенно совершенно ясным, чего не хватает миру и как его перевернуть Кажется, вот она, точка, в которую лишь упереться, и все, можно осчастливить человечество. А сил нет. Уже нет! Одно знание. Да и то словно со стороны, холодное.
Сюда, тронул его за плечо Валера. К этим пятиэтажкам.
Машина сделала разворот и уткнулась в подъезд.
А я не думал, что еще такие ребята бывают, протянул руку Нинин отец. Вы из какой семьи?
Не прогадаете. Породнитесь со всем миром, загадочно ответил Валера, вылезая из машины. Придете проводить на аэродром?
Врач покачал головой:
Мальчик мой, быстрее взрослейте. Когда уже ни на что не надеешься жить проще.
И машина, резко взяв с места, унеслась в тускло-ровную белизну ночного города.
И снова сон. Тот же дом, и тот же сад, и тот же мальчик смотрит без улыбки, и тот же старик, и дети, и стол в зеленых пятнах лиственной тени. Но женщины нет, и напрасно Валера ищет ее глазами. Старик что-то говорит, и мальчик готов улыбнуться. Но дом отпрянул, ушел вниз, исчезла красная крыша, и вместо нее уходящее вниз пространство тундры и среди него поле аэродрома и точки люди, и все это меньше, и город в стороне кренится вместе с трубами, чадящими разноцветными шлейфами дыма, как свечи
Валера открыл глаза, сразу ворвался гул самолета. В иллюминаторе и тундра, и поле аэродрома, и немудреный аэровокзал, и кучка самолетов.
Сними плащ, тихо сказала Нина. А то он разлезается по швам.
Валера стянул с себя плащ и улыбнулся, ценя ее заботу. Она погладила его по щеке, и Валера смущенно скосил глаза на соседей. Но никто не обращал на них внимания. Спали, вели детей в туалет, распахивали московские газеты, купленные здесь же, в самолете.