Обратить тыл, снова сказал он.
Я не выдержал и рассмеялся сначала натужно, а потом громко, заливисто. Царёв смотрел на меня как на полного кретина, а потом спросил:
Сергей Бозкуртович, что с вами?
Хе-хе, Ваня Обратить тыл. Ретироваться.. Хо-хо! Задать стрекача! Сделать ноги, Ваня!
Дурной смех заразителен, и через некоторое время мы оба гоготали как умалишенные.
Шеф, спросил он, когда мы уже сидели у поросшей мхом колонны старого акведука и пытались отдышаться. Это и есть приключения? Вы что, так всю жизнь живёте?
Ох, Ваня, сказал я. Дерьмо это, а не приключения.
XI СОЛОВЕЙ ПТАШЕЧКА
Пять дней в пути это вымотает кого угодно. Поэтому мы больше отмалчивались, наши с Царёвым разговоры сводились к комментированию окружающих пасторальных пейзажей, бытовым вопросам вроде готовки и стирки одежды и беседам с подвозившим нас народом.
Молодой Император впитывал свою Империю всей душой. Он смотрел на страну широко открытыми глазами, выспрашивал у людей про их беды и радости, заводил разговоры о прошедших войнах Великой и Гражданской, о Натале, башибузуках, лаймах о чем угодно.
По всему выходило ему нравилось то, что он слышал в ответ. Нет, говорить о светозарном единении власти и народа в Империи не приходилось, не так тут всё было устроено. Но видение того, куда движется страна, что является приоритетами в развитии, чем можно пожертвовать, а за что нужно биться в кровь это в данный исторический момент у имперской элиты и имперского народа было общим. Что такое хорошо и что такое плохо? Подавляющее большинство имперцев, независимо от этнической, религиозной или социальной принадлежности нынче отвечали на этот вопрос примерно одинаково.
И в этом была огромная сила, и Император эту силу чувствовал. А еще он чувствовал вину.
Смеркалось, и надежда на то, что здесь нам встретиться кто-нибудь сердобольный и довезет до жилья, таяла. Становилась очевидной необходимость разбивать бивак и устраиваться на ночлег. Ни палатки, ни даже тента у нас не было, а в связи с затягивающими небо тучами перспектива ночевать под открытым небом представлялась нам мрачной.
Мы можем остановиться в одном из пустых домов, сказал Царёв. Кажется, на той стороне поля я видел верхушки тына.
Идея была в целом здравая, и потому мы пошли по грунтовке посреди заросшего сорняками и дикими цветами поля. Между двумя колеями оставалась полоса травы, в которой стрекотали кузнечики, провожая закатное солнце.
Никогда к этому не привыкну, Иван остановился, глядя на обугленные остовы домов. Это продолжается уже тысячу лет, но в последние три века мы здорово били их по зубам, перехватывая на рубежах И едва мы показали слабину они ринулись грабить.
Башибузуки?
Башибузуки, басмачи, хунхузы и прочие Шеф, знаете какой у меня любимый имперский парадокс? Мы стали самой большой страной в мире не ведя ни одной захватнической войны. Просто мы били в ответ так, что живые враги завидовали мёртвым, а потом приходили на их землю, и превращали их детей в имперцев.
Не считая Эвксинской и Великой войн, да?
Это уже второй парадокс. Империю победить не может никто. Только сама Империя.
Всё это было так многозначительно и высокопарно, и совершено не соответствовало тому, чем мы занимались. Бродя среди пепелища, головешек и обугленного хлама в сумерках, мы пытались понять, где всё-таки найти пристанище.
Взгляните! Царёв махнул рукой в сторону какой-то хозяйственной
постройки. Там, кажется, целая крыша.
Действительно, какой-то рачительный хозяин обшил кровлю стоящей на отшибе конюшни дорогущей жестью, что и спасло ее от воздействия стихии и времени. Стены тоже почти не пострадали, только прохудились некоторые доски, но от ветра всё равно защищали сносно.
Мы выбросили наружу всякий мусор и лошадиные кости, нарубили для постелей ветвей с выросших тут молодых плодовых деревьев, чтобы не лежать на голой земле. Царёв побежал куда-то сломя голову, а потом вернулся с охапкой сена:
Там в стороне целый стожок! И как только его не сожгли?
Мы носили сено и собирали обгорелые брёвна, доски и головешки для костра уже под порывами свежего ветра, какой бывает перед дождем. Быстро темнело. Сверкнула первая молния.
Сейчас как даст! восхищенно проговорил Иван, стоя в дверях конюшни и глядя вверх.
Гром зарокотал сначала негромко, а потом в полный голос, яростно, разрывая небеса на части.
Наконец-то он созрел. Не то чтобы я ждал этого разговора, но где-то в душе обрадовался ему. Если бы история с обворожительной Анастасией Порфирьевной осталась для него всего лишь приятным приключением это кое-что сказало бы мне о его натуре. Это кое-что не слишком нравилось мне в людях. Я всю дорогу видел, что он мучается, и переживает. Несколько раз Иван уже намеревался начать этот разговор, но в последний момент отступал. А я и не думал настаивать.
Как я теперь взгляну в глаза Ясмин? Я предал ее? Мне что, теперь не ехать в Шемахань? И как быть с Настей? Я ведь теперь должен Эх! он схватился руками за голову.
А ложку выпустил, и она утонула в котелке. Зараза. Теперь доставать ее целая история!
Шеф, что бы вы сделали на моем месте?