Ну что, егеря, вот и пришло ваше время? Покажите, чему научились.
Это мы могем! тут же отозвался бывший младший сержант, а с этого момента подпрапорщик, и дернул Пименова за рукав. Ты эта Арсений Петрович! Коль мы ныне в званиях равны, бери на время боя наше малое капральство под свою команду. Люди сказывали, под Волочком-то у тебе справно вышло.
«Гляди-ка какой командир растет. Того глядишь в офицеры выйдет», подумал я без капли усмешки. Добрый боец из мальца получился.
Сенька зарделся как рак, но справился с волнением.
Капральство, слушай мой приказ! Растягиваемся цепью, как в обороне. Нарезаем себе ложементы 250 шагов от драгунов. И цельный огонь по супостату! Патрон беречь, впустую не палить!
Я с удивлением наблюдал, как группа егерей, будто заправские снайперы, разбежались в пределах видимости друг друга, определили для себя сектора обстрела, сняли с фузей штыки и споро накопали себе позиции для стрельбы с колена.
«Выходит, неправ я был насчет штык-ножа? Он у егерей вместо саперной лопатки. И ветки им можно нарубить, устраивая позицию на дереве. Вот так вот, попаданец: век живи век учись. И про лопатку бы не забыть. Очень важная штука солдатская лопатка».
Драгуны уже почти праздновали победу, гусары готовились к последнему броску на Турово и пленению самозванца, как вмешательство пятерки егерей резко переломило ситуацию. Как позже скажет Никитин, «загремели под фанфары». Под ловким огнем Сенькиного малого капральства нападающие долго не продержались. Потеряв пяток товарищей и еще троих легкоранеными, они отбежали на безопасное расстояние и разобрали лошадей, плохо различимые в темноте. Возникла патовая ситуация. Им не хватало сил нас опрокинуть. Как и нам.
Что будем делать, Петр Федорович?
Ждать. Что нам еще остается?
Ждать нам пришлось долго. До самого рассвета. Драгуны вяло перестреливались с нами. Гусары попытались обойти село с востока, попали под беспокоящий огонь наших снайперов и вернулись на место. А потом и вовсе вдруг резко снялись и ушли на юг в сторону Оки вместе с драгунами и остатками пикинеров. Причина их ретирады открылась довольно быстро. К Турово примчался отряд конных егерей вместе с Почиталиным. Не вышло у Румянцева стереть меня с лица земли, как у белоказаков Чапаева.
Что у Оки, Ваня? Как там дела у Подурова?
Почиталин быстро ввел меня в курс дела. И про наши большие потери среди казаков. И про захваченных пленных, с которыми не все было ладно. Подуров, опасаясь еще нескольких прорывов, умчался в сторону Серпухова, оставив за старшего Жолкевского. Вот тут-то бригадир показал себя с новой, неожиданной стороны. С пленными его люди обращались жестоко. Никто раненых
не перевязывал. Охаживали плетьми. Нескольких показательно зарубили.
Выходит, поляку плевать на русские жизни? задумчиво пробормотал я себе под нос, наливаясь гневом.
Оглядел своих утомленных до крайности бойцов.
Никитин! Бери тех, кто может в седле держаться и айда со мной к Оке. У меня появилось срочное дело.
Глава 4
Жестким, если не сказать жестоким, диссонансом этой приятной моему глазу картине оказался вид лагеря военнопленных. Солдаты Румянцева, совершившие сложнейшую вылазку и попавшие в полон кто по доброй воле, кто по нужде, кто по ранению были загнаны в узкую расщелину. буквально впритык. Не имея возможности даже прилечь. Стояли и с тихой, безысходной тоской ждали своей участи. Обезглавленные трупы их товарищей, брошенные на глазах у всех, ничего хорошего им не обещали. Их так запугали, что толпа хранила безмолвие скорее можно было расслышать писк комаров, чем чей-то стон.
Довоевались, злодеи!
Жолкевский, разодевшийся в шитый золотом польский жупан с разрезными рукавами, был непохож на себя прежнего. В глазах некая спесь и брезгливость. Губа оттопырена. Весь из себя шляхтич на Сейме. Впору от такого услышать: «Не позволяем!»
Тебе, пан, наша форма не по нраву? спросил я, с трудом пряча поднимающуюся в душе ненависть. Рука стиснула плеть. Но продолжения не последовало сам себе наказал, что прежние времена в прошлом. Иначе отходил бы этой плетью наглую рожу. И золотой вышивке на плечах досталось бы.
Жолкевский что-то увидел в моих сузившихся, побелевших глазах.
Что не так, Государь?
Не так? Все не так!
Коробицын, безошибочно считав мой гнев, тут же приблизился вплотную к поляку и впился в него глазами.
Не разумеем, растерялся Жолкевский.
Значит, не разумеешь? Кто тебе позволил, пан, русского человека мучить?
Так-то враг, быдло!
Командующий моего главного узла обороны искренне не понимал, с какого рожна я к нему прицепился. Победили. Мы молодцы! Где награда? Отчего лаешься, ясновельможный пан король?
Нет, пан, то не быдло! Быдло осталось в прошлом. Как и ваши шляхетские привилегии. Не взразумел
Я выкрикнул это ему в лицо и схватился за пистолет на груди.
Коробицын посунул непонятно откуда взявшийся кинжал поляку в бок, в районе печени. Обозначил, так сказать, перспективу.
Жолкевский спал с лица.
Не разумеем, повторял поляк, как попугай.
Под трибунал, пойдешь! Его еще нет, но для тебя специально создам! Разжалую в батальонные! Не дам тиранить русского человека! И ни тебе, ни товарищам твоим не позволю мерзость творить! Под караул его! выкрикнул я бодигардам, и те бросились на бывшего командира Оренбуржской дивизии как натасканные на человека псы.