Наступило молчание, потом мягко заговорила моя мать:
Я помню, когда Квоут был совсем малышом, еле ковылял, он всегда и за всем наблюдал. Такими ясными чистыми глазами, словно хотел вобрать в себя весь мир. Голос матери чуть дрогнул.
Отец обнял ее, и она спрятала лицо у него на груди.
Теперь тишина длилась дольше. Я уже собирался уползать прочь, кода отец нарушил ее.
Так что, ты считаешь, нам надо делать? В его голосе мешались легкое беспокойство и отцовская гордость.
Бен мягко улыбнулся:
Ничего особенного только подумать, что вы сможете предложить ему, когда придет время. Он оставит свой след в мире как один из лучших.
Лучших в чем? проворчал отец.
В том, что выберет. Я не сомневаюсь, что если он останется здесь, то станет новым Иллиеном.
Отец улыбнулся. Иллиен герой бродячих артистов. Единственный по-настоящему известный эдема руэ во всей истории. Все наши старейшие, лучшие песни его песни.
И кроме того, если верить легендам, Иллиен заново изобрел лютню. Прекрасный мастер-лютнист, Иллиен преобразил хрупкий и громоздкий придворный инструмент в чудную практичную семиструнную лютню бродячего артиста, которой мы пользуемся по сей день. Те же самые легенды говорят, что на лютне Иллиена было восемь струн.
Иллиен. Мне нравится эта мысль, заметила мать. Короли будут приезжать за сотни километров, чтобы послушать, как играет мой маленький Квоут.
Его музыка будет усмирять ссоры и прекращать войны, улыбнулся Бен.
Дикие женщины, сидя у него на коленях, с энтузиазмом продолжил отец, будут возлагать груди ему на голову.
Наступила ошеломленная тишина. Затем моя мать медленно и с нажимом произнесла:
Думаю, ты имел в виду, «дикие звери будут возлагать головы ему на колени».
Разве?
Бен кашлянул и продолжил:
Если он решит стать арканистом, я ручаюсь, что к двадцати четырем годам он получит королевское назначение. Если он захочет стать торговцем, то к концу жизни наверняка будет владеть половиной мира.
Брови моего отца недовольно сошлись. Бен улыбнулся:
О последнем можно не волноваться. Для торговца он слишком любопытен.
Бен помолчал, словно очень тщательно подбирал следующие слова.
Знаете, ему стоит поступить в Университет. Не сейчас, конечно, и не в ближайшие годы. Семнадцать лет нижний предел для приема, но я не сомневаюсь, что
Остальные слова Бена я пропустил. Университет! Я думал об Университете так же, как большинство детей думают о дворе Фейе как о некоем мифическом месте, созданном специально для мечтаний о нем. Школа размером с небольшой город. Десять раз по десять тысяч книг. Люди, которые знают ответ на любой вопрос
Когда я снова смог сосредоточиться на разговоре, стояла тишина.
Отец смотрел на мать в гнездышке его руки.
Что скажешь, женщина? Не случилось ли тебе дюжину лет назад делить постель с каким-нибудь бродячим богом? Это могло бы пролить свет на нашу загадку.
Она пихнула его в бок и приняла задумчивый вид.
Дай-ка припомнить Была такая ночь около двенадцати лет назад, когда ко мне пришел мужчина. Он связал меня поцелуями и песней струн. Он похитил мою добродетель и саму меня украл. Она сделала паузу. Но у него были не рыжие волосы. Точно не он.
Она шаловливо улыбнулась слегка смутившемуся отцу и поцеловала его. А он поцеловал ее в ответ.
Такими я и вспоминаю их сейчас. Я уполз прочь; в голове моей плясали мысли об Университете.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ. ПЛОТЬ, А ПОД НЕЮ КРОВЬ
Квоут смущенно хмыкнул и жестом показал Хронисту отложить перо. Помедлив секунду, Хронист так и сделал, предварительно вытерев кончик пера чистой тряпицей.
Надо чего-нибудь попить, внезапно произнес Квоут, словно удивленный этим открытием. Давно я не рассказывал таких долгих историй. Даже в глотке пересохло. Он быстро, но плавно поднялся из-за стола и прошел между пустых столиков к пустой стойке. Могу предложить все, что угодно: темный эль, светлое вино, сидр со специями, шоколад, кофе.
Хронист поднял бровь:
Выпить шоколаду было бы чудесно, если он у вас есть. Я не ожидал найти столь экзотический напиток вдали от Он вежливо кашлянул. Ну, отовсюду.
У нас в «Путеводном камне» есть все, сказал Квоут, обводя широким жестом пустой зал. Кроме клиентов, конечно. Он извлек из-под стойки глиняный кувшин и с шумом водрузил его на стойку.
Баст! вздохнув, позвал он. Принеси сидру, пожалуйста.
Из-за двери в заднюю комнату что-то невнятно ответили.
Баст, укорил Квоут, казалось, слишком тихо, чтобы его услышали за дверью.
Лезь сюда сам, зануда, и возьми! крикнул голос из подвала. Я занят.
Наемный работник? спросил Хронист.
Квоут облокотился на стойку и благодушно улыбнулся.
Через секунду из-за дверей послышался звук тяжелых ботинок, поднимающихся по деревянной лестнице. Баст вошел в комнату, чуть слышно что-то бормоча.
Он был одет очень просто: черная рубаха с длинными рукавами, заправленная в черные штаны, заправленные, в свою
очередь, в мягкие черные башмаки. На его лице, заостренном и изящно очерченном, чуть ли не прелестном, выделялись удивительно яркие синие глаза.
Баст поставил кувшин на стойку; его движения были исполнены непривычной, но приятной глазу грации.