Я подложил в огонь поленья потолще и стал смотреть, как пламя лижет их. Мать некоторое время молчала, и я уже стал надеяться, что на этот раз пронесло, когда она вдруг сказала:
Это не слишком хорошая песня. Ты не задумался, о чем она?
Я действительно об этом не думал: стишок казался совершенно бессмысленным. Но теперь, прокрутив его в голове, я увидел совершенно явный сексуальный подтекст.
Я понял. Но прежде не подумал.
Всегда думай, о чем поешь, дорогой, смягчилась мать, погладив меня по голове.
Похоже, мне повезло, но я не смог удержаться от вопроса:
Но чем это отличается от некоторых отрывков из «При всех его надеждах»? Например, там, где Фейн спрашивает леди Периаль о ее шляпе: «Я слышал о ней от стольких людей, что сам желаю теперь я увидеть ее и примерить». Ведь всем понятно, о чем он на самом деле говорит.
Мать сжала губы: не рассерженно, но и без радости. Затем что-то в ее лице изменилось, и она предложила:
А вот сам скажи мне, в чем разница.
Я терпеть не мог вопросы с подвохом. Разница была очевидна: одно навлечет на меня неприятности, а другое нет. Я подождал немного, чтобы показать, что всесторонне рассмотрел дело, а потом покачал головой.
Мать присела перед огнем, согревая руки.
Разница в том можешь передать мне треногу? Она легонько пихнула меня в бок, и я вскочил, чтобы достать треногу из нашего фургона, а мать продолжала: Разница в том, говорится что-то человеку или о человеке. Первое может быть грубостью, зато второе всегда называется сплетней.
Я принес треногу и помог матери установить ее над огнем.
А кроме того, леди Периаль всего лишь персонаж пьесы. Леди Лэклесс реальный человек, чувства которого можно задеть. Она посмотрела на меня снизу вверх.
Я не знал, виновато сказал я.
Наверное, я выглядел достаточно жалостливо, поскольку мать заключила меня в объятия и поцеловала.
Ну и не стоит горевать, солнышко. Просто помни: всегда думай, что делаешь. Она погладила меня по голове и улыбнулась словно солнце засияло. Полагаю, мы обе: леди Лэклесс и я извиним тебя, если ты найдешь сладкой крапивы для ужина.
Любой предлог, позволявший избежать наказания и поиграть в зарослях деревьев у дороги, годился для меня. Я исчез чуть ли не раньше, чем слова слетели с ее уст.
Я также должен пояснить, что большая часть времени, проводимого с Беном, была моим свободным временем. Я все так же выполнял свои обычные обязанности в труппе: играл роль юного пажа, когда требовалось; помогал раскрашивать декорации и шить костюмы. Чистил лошадей вечером и громыхал куском жести за сценой, если нужно было изобразить гром.
Но я совершенно не оплакивал потерю свободного времени. Бесконечная детская энергия и моя ненасытная жажда знаний сделали следующий год одним из счастливейших периодов моей жизни.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ КУСОЧКИ ГОЛОВОЛОМКИ
Наступил вечер, и труппа встала лагерем у дороги. Абенти дал мне для практики новый симпатический трюк, называвшийся «максима преобразования переменного тепла в постоянное движение» или как-то столь же претенциозно.
Трюк был нелегким, но упал точно на нужное место, словно кусочек головоломки, сложившийся с остальными. У меня получилось через пятнадцать минут, а по тону Абенти я понял, что он дает мне на это не меньше трех-четырех часов.
Так что я отправился его искать. Частично для того, чтобы получить новое задание, а частично немного похвастаться.
Я выследил его у родительского фургона. Услышал их, всех троих, прежде чем увидел. Их голоса звучали, как гул или жужжание, отдаленная музыка, которую создает разговор, когда слова еще
неразличимы. Но, подойдя поближе, одно слово я разобрал четко: «чандрианы».
Услышав это, я остановился как вкопанный. Все в труппе знали, что мой отец работает над песней. Он выспрашивал у горожан старые легенды и стишки уже больше года, где бы мы ни останавливались для выступления.
В первое время это были истории о Ланре. Потом он начал собирать старые истории о фейри, сказки о домовых, привидениях и шаркунах. И в конце концов перешел на вопросы о чандрианах.
Это случилось несколько месяцев назад. За последние полгода он больше выспрашивал о чандрианах и меньше о Ланре, Лире и прочих. Почти все песни, написанные прежде, отец заканчивал за сезон, а работа над этой тянулась уже второй год.
Вам также следует знать, что отец не позволял ни словечку ни даже шепотку из песни достигнуть чужих ушей прежде, чем он оканчивал ее. Только моя мать была посвящена в эту тайну, поскольку прикладывала руку к каждой песне, созданной отцом. Музыкальные красоты принадлежали ему, но лучшие стихи выходили у нее.
Когда ждешь несколько оборотов или даже месяц, чтобы услышать законченную песню, предвкушение подогревает интерес. Но через год он начинает бродить и бурлить, а к тому моменту прошло полтора года, и люди уже с ума сходили от любопытства. Если кого-нибудь заставали бродящим слишком близко к нашему фургону, в то время как мои родители работали над песней, это обычно приводило к ругани и ссорам.
Так что я придвинулся поближе к родительскому костру, стараясь ступать как можно тише. Подслушивание прискорбная привычка, но с тех пор я приобрел множество куда худших.