Платье же это, касатики, было платьем не простым, а свадебным матушки её, Анжелы-сестрёнушки, красавицы нашей, во Христе возлюбленной. Как я недавно сказал Анжелике: «То, что свадебное платье матери порезали на дочери пьяные художники, весьма символично».
А сцена эта была очень живописна: слева от Анжелы Виталий Карманов с ножницами, справа Слава, дующий ему в лицо через саксофон Ножницы потом отобрала у живописцев какая-то юная тётенька, крича, что мы все негодяи.
На этом наше шоу, из которого мало кто чего понял, но почти все ушли потрясёнными, закончилось, и вся толпа пошла досматривать картины, а я вооружился шляпой и с группой товарищей стал вымогать у посетителей деньги, сконструировав на репе хитрое и жалобное лицо, бормоча подобающие случаю слова. Многие давали. Потом вышли мы на улицу, все расписные, где, пугая редких прохожих, я просил подать копеечку нищим актёрам, а Слава дул в саксофон. Но сборов почти не было, и мы вернулись внутрь и ещё походили со шляпой, пока устроители не удовлетворили своё тщеславие и не решили, что можно идти в ресторан, то есть какой ещё, господи, ресторан-то! в мастерскую Корягина,
на банкет.
Солнце заходило, небо разъяснилось, и апрельский вечер был неизъяснимо прекрасен сам собой, а ещё тем, что «спектакль по стихам» и связанные с ним напряжёнки завершились, предстояло пить и веселиться. Мастерская Рудольфа находится на Арочной улице, в сталинско-архитектурной части Кемерова, недалеко от набережной Томи. Путь от Дома художника туда около километра: мимо драмтеатра (жутко драматического), по центральной улице мимо обкома (достаточно мирного, когда не звонят в колокол), мимо магазина рыботоваров «Мелодия» по действительно арочной улице настолько арочной, что одна арка даже чем-то напоминает Арку Генштаба в Питере.
А что, хорошее еврейское имя Арка Генштаб!
Третье место среди явлений природы, после арок и речных красот, уверенно занимал Карманов. Его тянуло к девам, Оле и Анжеле, шедшим парой и о чём-то шептавшимся. Он прибился к этой парочке со стороны Анжелики, стал спрашивать, как её зовут, а когда она сказала ему жеманно: «Анжелика», Карманов демонически захохотал, хрипя в перерывах между приступами смеха:
«Как ты сказала? Анжелика?! О-о-а-ах-ха,ха-о-хо-хо-оах-ху-х-ху-»
Да, чуть не забыл: как только Виталий прибыл в Кемерово, ему в Союзе художников перевели на куртку летрасетом большие буквы «КВ» (т. е. «Карманов Виталий») «чтоб не потерялся», как объяснил нам Кирпичёв.
Когда мы повернули на Арочную улицу, пройдя под «Аркой Генштаба», вид открылся изумительный: красные, сталинского барокко дома и газоны с еле пробивающейся, юной травой, освещённые наклонными, почти скользящими лучами закатывающегося за притомские холмы солнца.
Карманов нашёл на газоне бездыханного пьяного и стоял у него в головах, причитая что-то о долге и милосердии минут пять, пока какие-то прохожие не уверили нас, что сейчас же позвонят в скорую. За то время, пока балансирующий на грани вменяемости и невменяемости Виталий заботился о братушке, формируя себе хорошую карму, вся группа скрылась в одной из арок во двор, и мы с мэтром ещё минут пять искали, куда нам, двоим заблудшим, идти, потому что КВ «вроде бы помнил, где мастерская Рудика»
Всё-таки нашли.
Мастерская Рудика это отдельная песня, ибо он по специальности скульптор вообще-то и имеет в своём распоряжении целый ангар со сварочными аппаратами, грудами железяк и рядами произведений искусства собственного производства. В
центре этого ангара с антресолями без перил, на которые забираться было хозяином строго запрещено, «чтоб не поубивались», стоял огромный, явно импровизированный стол, накрытый бумагой, уставленный закусками, запивками и пирамидами картонных стаканчиков.
Народ суетился, готовилась какая-то пища. Все были весёлые и оживлённые, какими всегда бывают русские интеллектуалы перед выпивкой. А жрать, кстати, хотелось ужасно.
Но пища была лишь в виде закуски, и пришлось пить и закусывать, и поэтому стало быстро совсем весело, всем почти хорошо, разве что поэт Андрей Правда, профессиональный медик-шизоид, крышей ослабел с водки и стал кричать всякую ерунду, привлекая к себе внимание. Хотя, если вдуматься, какое уж там внимание в
этой-то обстановочке? Только мы, ёлупни, и заметили
Со мной рядом сидел Скачков, который водку никакими жидкостями запивать органически не может, и я, пируя, после каждого тоста был вынужден наблюдать, как судорожно-страдальчески морщится и передёргивается его молодое красивое семитско-синантропное лицо. С другой стороны от меня сидела корягинская жена Маргарита, и я ей галантно подливал водки в бокал, который, дурилка, раскисал прямо на глазах (как, впрочем, и Правда, и ему подобные), превращаясь в пропитанную спиртовым раствором макулатуру. Насколько можно было видеть, это происходило у всех, что вносило дополнительные штрихи в общую картину банкета, ибо всяк по-разному исхитрялся бороться с водочно-картонной энтропией, спеша не замедлять стахановское движение ударного нажора и освинения, хохоча, тостуя и флиртуя.