Нет, я не знал... я учил все подряд.
Он улыбается. Мое невежество его явно умиляет...
Ладно, читайте все подряд.
Он примостился в кресле, которое стоит в углу у стены с открытым окном. Получается, что я играю для окна. Я выпаливаю стихи, срываясь на высоких нотах, прыгаю как козел, переходя от персонажа к персонажу и обращаясь к тому, кем только что был. Я то «рождающееся чудовище», то «коварный советник», потом одна за другой все
ученые женщины, изводящие Кризаля, ну совсем как мой дед.
Пока я вверяю свою судьбу человеку, которого выбрал (а он послушно согласился предрешить мое будущее), я различаю в окне отеля, что напротив, дневного отеля два силуэта. Мужчина и женщина. Они не слышат моего голоса, но видят, как я жестикулирую. Дюллена же им не видно. Они тычут в меня пальцами. Перешептываются. Потешаются. Для них я просто какой-то псих. Я произношу свои тирады, наблюдая пантомиму в окне напротив, через дорогу улицы дОрсель.
А ведь на карту поставлена вся моя жизнь! Позднее, в «Процессе» Кафки, Йозеф К. замечает таких же соседей визави, жестами комментирующих момент его ареста...
Мой номер закончен. Дюллен шепчет:
Вы и в самом деле хотите играть на сцене?
Да, мсье.
Это дело серьезное!.. А вы готовы к тому, чтобы подохнуть с голоду?
Да, мсье.
У вас есть средства к существованию?
Нет, мсье.
Но ведь за обученье надо платить!
Ах!..
Послушайте. Только никому ни слова...
И тут я впервые услышал, как он заныл в манере, присущей ему одному:
Никому! А не то!.. Словом, я принимаю вас бесплатно. Но главное про это молчок! А то уже никто не захочет платить.
Спасибо, мсье.
Я посещал занятия несколько месяцев. Шапталь выставил меня за дверь. На сей раз дедушка пожаловал меня официальным проклятием: «Отцовское проклятие», картина Грёза художника родом из Турнюса, репродукция которой висела у нас в Борегаре. И 8 сентября 1931 года, в день, когда мне исполнился двадцать один год, я дебютировал в театре Ателье в роли слуги Вольпоне.
Я рождался вторично.
Первая пауза
О наших рождениях
Говорят: «Умираешь только раз». О нет! Умираешь и рождаешься каждый день, каждую секунду. И эти неирекращающиеся переходы от рождения к смерти, совершающиеся внутри нас, и являются постоянным источником нашей жизни. Просто одни моменты жизни важнее других.
Дебютируя в театре Ателье в тот день, когда мне исполнился двадцать один год, я официально повернул свою жизнь лицом к Другим. Выступать в театре значит самоутверждаться через своих персонажей.
Знаем ли мы по-настоящему, кто мы есть? Может статься, выходишь на сцену, чтобы утратить себя. Но возможно, что, вопреки бытующему представлению, там себя и обретаешь. Разве превращение в Других не помогает лучше осознать самого себя?
Ты сам и персонаж, персонаж и ты сам в борьбе с Другими и смешиваясь друг с другом.
Играть на сцене значит изгонять злых духов нашего персонажа. Позволено ли мне выразиться так: я играю на сцене, чтобы не играть в комедии жизни?
Итак, я выбрал Дюллена, а он принял меня в свой театр Ателье. Но прежде чем говорить о нем, я хотел бы сказать несколько слов о проблеме влияний.
Влияния
Сколько людей замыкаются в себе, лишь бы не поддаваться влиянию! Вот где подлинный страх! Они страшатся не других, а самих себя. Боятся утратить свое «я». Лично я считаю, что они заблуждаются.
Влияние это встреча. Влияние может оказывать лишь то, что уже заложено в человеке. Это более чем встреча, это узнавание. Ускоренное раскрытие собственной индивидуальности благодаря опыту другого.
То, что нам чуждо, влияния не оказывает. Влияние случай, помогающий нам раскрыть себя. В нас жило нечто в зародышевом состоянии. И вот мы встречаем это «нечто» в завершенном виде. Какой скачок вперед! Нужна слишком большая самоуверенность, чтобы не воспользоваться такой удачей. Рабле, Лафонтен, Мольер никогда не пренебрегали ею при том, что все трое отличались независимостью духа.
Жизнь? Это тридцать тысяч дней, если очень повезет. Жизнь коротка, а знание бесконечно. Следовательно, времени терять нельзя, и если кто-нибудь помогает мне выявить то, что я смутно ощущал в себе, я выгадываю время для чего-то другого. Не следует пренебрегать короткими путями.
Влияния уточняют то, что в нас лишь намечено. Выбор влияний всегда подсказан заложенными в нас способностями. Скажи, кто на тебя влияет, и я скажу тебе, кто ты.
Двери Ателье распахнулись передо мной. Дюллен пересадит меня на другую почву. Начинается сезон прививок: мне их сделали три Дюллен и «Картель», сюрреалисты, Комеди Франсэз.
Ателье
Кьеркегор кажется, в своем дневнике делит ритм человеческих циклов на четыре поры: эстетическую, этическую, абсурда (или юмора) и священную.
Окинув взглядом прошлое, я предлагаю:
1972 год настоящее время, мы находимся между порой абсурдной и священной.
1945 год после войны, скажем, пора этическая.
1931 год своего рода эстетический золотой век.
Каждая пора глубоко почитается как своего рода религия.
У золотого века были свои пророки, апостолы, верховные жрецы.
Станиславский, Гордон Крэг, Жак Копо наши пророки. «Моя жизнь в искусстве», «Искусство театра» наши Священные писания, а Старая голубятня наша первая церковь. Были также Макс Рейнгардт, Аппиа, Пискатор, Таиров. А главное Мейерхольд.